Как и было сказано, я стала каждый день посещать Злыдня, которому выделили отдельное стойло в конюшне резиденции. Приносила разные вкусности, которые конь не брал, пыталась дотронуться, погладить, выводить гулять в загон, но все бес толку. Жеребец продолжал демонстрировать, как не любит всех и вся вокруг, особенно меня. Впервые задумалась, какого со мной Леогану.
Тогда я сменила тактику, и просто стала говорить, много, обо всем, что только можно. Жеребец бесился в своем стойле, демонстрируя, что и слышать меня не хочет, однако деться он никуда не мог. А все говорила, рассказывала сказки, пела песенки, сообщала, как прошел мой день. Постепенно я заметила, как Злыдень начал успокаиваться и воспринимать меня более спокойно. Когда я рассказывала сказки, даже косился на меня заинтересованно и вставал поближе. Я нисколько не сомневалась, что модифицированный конь достаточно умен, и возможно отчасти понимает мою речь.
Когда мой лимит сказок закончился, я стала рассказывать про свою жизнь, с самого начала, только очень-очень тихо, чтобы не дай бог, кто-нибудь из шуманов, с их острым слухом, меня не подслушал. Было забавно, наблюдать, как любопытный конь, пересиливает себя, и все-таки подходит ко мне, подставляя свое большое махровое ухо. Мы тогда находились как никогда близко. Я на грани слышимости рассказывала про мир, в котором была рождена, про маму, бабушку, свои детские проказы, первую встречу с Леоганом.
За время жизни в резиденции меня не раз отправляли к разным психологам, психиатрам, шуман обладающим способностью лечить души, даже пробовали на исповедь отправить, но я никому не верила, ни перед кем не открывалась, и вообще не хотела, чтобы меня 'лечили' и пытались вписать в нужную им реальность. До сих пор я все держала в себе. А тут, с конем, который точно никому не расскажет мои 'тайны' но внимательно, и при этом с толикой своего особого лошадиного понимания, выслушает, я неожиданно раскрылась. С каждым приходом мои рассказы становились все откровеннее. Нет-нет, и на лошадиную шкуру попадали соленые капли. Однажды, забывшись, обняла конскую шею, зарывшись лицом в гриву, и, что удивительно, Злыдень не отстранился. На душе стало легче. От того что высказалась, от того что, кажется, появился тот, с кем можно разделить то, что даже маме и самой близкой подруге не расскажешь.
С тех пор стало проще. Злыдень все еще не подпускал к себе, но я даже не пыталась оседлать его. Зато жеребец благосклонно принимал угощение, давал за собой поухаживать и расчесать. Я даже один раз самостоятельно вывела коня в загон, но там он вновь сильно бесновался, и обратно в стойло его буквально затаскивали трое крепких шуманов. Мне показалось, что жеребец просто хочет воли, наконец свободно побегать и почувствовать ветер, от того и злится. Но одного его никто не пустит гулять, а с табуном опасаются, что нападет на других лошадей.
Мне же оставалось только мечтать, как мы однажды поскачем со Злыднем через окружающие резиденцию фермерские поля.
Отмеренный для привязки жеребца месяц прошел, но я все так и не решалась сесть на Злыдня. Ситуацию изменила случайность. Не самая приятная случайность. Хотя может и совсем не случайность.
Мне давно стало известно от Великана, о готовящемся в ближайшем будущем большом приеме. Очень важный для шуманов праздник по случае их высадки на нашу планету и окончания долгих скитаний в космосе. Размах этого праздника не сравним ни с каким другим, как у людей, так и у шуманов. Леоган попросил меня присутствовать на приеме вместе с ним. На празднике соберется огромное количество важных шуманов и людей со всей планеты. Великан просто не может прийти без жены. Я согласилась, мне не трудно, вот только Леоган рискует, ведь мне до сих пор не удается себя переломить и следовать заведенному для шуманских жен этикету. Мой супруг сказал, что ничего страшного, пусть веду себя, как веду, достаточно того, чтобы была рядом с ним и не выказывала открытой ненависти.
Незадолго до самого обсуждаемого в резиденции события, я, проходя мимо одной из гостиных, услышала разговор стайки шуманских жен. Двери оказались открыты, но самих участниц разговора со стороны видно не было. Женщины не пытались говорить тихо, наоборот, разговор шел на повышенных тонах, с громкими взрывами смеха, и обсуждали в этот момент мою персону.
В основном говорила та, что в первый день моей прогулки по резиденции, я признала за старшую — Эмили. Остальные голоса лишь вторили, своему лидеру.
— Подумать только, какой позор будет! И почему нимарх не запер эту Кэрри где-нибудь подальше? Ведет себя, как хочет. Разве может достояная жена так вести себя с шуманом? Вытирает об нимарха ноги, растаптывает в пыль авторитет правителя, и главное, нимарх этому потворствует, и заставляет всех остальных плясать под ее дудку!
Гул одобрительных голосов, и несколько примеров от других участниц разговора, того, какая я плохая и никчемная.
— И ладно бы оказалось, что у соплюшки есть хоть какие-то таланты, так нет, ничего от шуманов не передалось, а значит обыкновенная слабая человечка. Не пойму, как только ей повезло иметь совместимость с правителем?
По поводу способностей я про себя возмутилась. Насколько мне известно, в резиденции официально способности выявлены только у самой Эмили. Кажется, женщина умеет левитировать предметы, но и то недолго, и некрупные. Похоже, шуманская женщина больше предпочитала интриги, чем развивать полученную силу. Тем не менее, на неформальном уровне среди жен, обладание чем-то 'особенным' негласно повышает авторитет. По мне, так лучше сохранить преимущество, и никому ничего не говорить о своих умениях, а просто пользоваться ими в нужный момент.
— … ни способностей, ни воспитания, ни хорошего образования. Да она только и может что быть подстилкой, которую от посторонних глаз надо прятать, а не показа выставлять. Нимарху стоило бы спрятать эту пародию на жену где-нибудь подальше, и навещать для удовлетворения потребностей и получения детей.
— Правильно! Для чего эта Кэрри тут вообще нужна? Все равно нимарху никак не помогает, ни с кем не общается, только нос задирает. Ничтожество. А нам красней за нее перед гостями. Бедный нимарх станет всеобщим посмешищем.
И опять одобрительный гул нежных женских голосов.
Меня затрясло от обиды. Столько грязи и несправедливых обвинений. За что? Что такого я сделала этим женщинам, что они так меня возненавидели?
Губы задрожали, глаза уже на мокром месте.
Понимая, что не выдержу, и сейчас разрыдаюсь, бросилась наутек. Куда угодно, лишь бы подальше из этой душной грязной резиденции. Не хочу, чтобы кто-то увидел мою слабость и слезы.
