— Только напьёшься водицы прозрачной, влево с обрыва ты смело спускайся. Страху не ведай — надёжны ступени, что нашим народом прорезаны в скалах. Только лишь путь сей храни в строгой тайне.
— Ты как песню поёшь, старик, — я откашлялся от ледяной воды, встал и подошёл к нему.
— Привычка — вторая натура.
Он повернулся и скинул капюшон. Древний, словно сами горы, так бы я сказал читателю. Сухая морщинистая кожа, жёлтая, словно восточный пергамент; редкие и седые волосы, еле покрывающие макушку и подбородок; синие и зелёные татуировки, узором уходившие вниз, под балахон; а самое страшное — слепые и абсолютно белые глаза, где зрачок определялся лишь по лёгкой выпуклости в центре. Старик улыбнулся пустым ртом без единого зуба.
— Передай ему, что я всю жизнь пел песни, как то заведено. Пусть не серчает и отпустит уже меня, — из уголка глаза скатилась одинокая старческая слеза и растворилась в сетке морщин. — Иди.
* * *
Ступени были крутые и очень узкие. Казалось, что сойти по ним может лишь горный козёл. Однако, на моё удивление, по отвесной стене шла серая веревка, явно сплетённая из какого-то местного растения. Каждые два десятка шагов она проходила через вбитое в камень кольцо.
Такую вещь я уже видел на тропе, показанной мне Фингэлом, вот только эти кольца… Я рассматривал каждое самым внимательным образом и всё больше удивлялся — они были сделаны из бронзы, причём высокой, не из яда-арсеника. В местных горах такой никогда не было, в горах вообще никакой бронзы не знали до прихода агломаннов, привёзших украшения и игрушки из этого металла. Древние ойгры использовали камень и медь, но эти кольца… Чистая и самая лучшая из виденных мною бронз, невероятно древняя и лишённая всей магии.
Так, рассматривая каждое из колец, я и спустился вниз. Солнце уже зашло за гору, последние шаги пришлось делать в темноте. Ступени окончились и вывели меня на небольшой уступ шириной в два аршина в горной расщелине. Там я и решил заночевать. Было прохладно, и снимать кафтан совершенно не хотелось, но спина страшно болела от удара. Спать в таком виде было пыткой, так что я стащил с себя доспех, закутался в походный плащ и заснул.
Утро встретило меня липким туманом и продрогшими конечностями. Чёртовы горцы, надо будет позаимствовать у них что-нибудь. Я поднялся, размял затёкшие мышцы, расплёл и заново заплёл косичку над ухом. Рутина закончилась, после чего я прикоснулся кончиками пальцев к рогу, подаренному стариком Максвеллом. Остатки магии медленно впитывались в меня, согревая тело и отгоняя голод. Впрочем, унять боль в спине и пожар в правой руке таким малым количеством было нельзя. Я стащил обе рубахи и заглянул через плечо. Утренний ветер налетел неожиданно, отчего по коже моментально прошли мурашки.
Видок был отвратный. Огромный синяк разлился по правой части спины, а под ним жутко чесалось ребро. Неужели трещина? Только этого не хватало… Повязка на руке пропиталась кровью. Я отодрал куски ткани и увидел, что шрам стал ярко-красным. С другой стороны, пальцы слушались меня гораздо лучше. Я вздохнул, оделся и натянул кафтан. Тяжесть, раньше приятная и успокаивающая, нынче ощущалась словно вьючная ноша. Конечно, я мог впитать немного магии из стальных пластин, но без крайней нужды такое сокровище лучше было не тратить.
Расщелина немного попетляла и вывела меня в заросший густым кустарником овраг у тракта. Удивительно, всего месяц назад я шёл по этому месту и даже представить не мог, что здесь есть тайный проход. Судя по отсутствию следов и хоженых троп — никто другой тоже не был в курсе. Так что я поднялся на тракт, внимательно запомнил место и потопал в сторону владений Нак Обби.
* * *
Замок Глипнесс встретил меня чудовищной вонью. Во дворе всюду валялись овечьи туши, больше похожие на плод ночного кошмара. Переломанные, разорванные на части, вывернутые наизнанку… Неопытного человека может стошнить от точного описания, так что пожалеем читателя. Вокруг туш сидели горцы и тщательно снимали куски шкур, даже самые мелкие. Я увидел среди них знакомого и подошёл к нему:
— День добрый, Малой. Чего это вы?
Он поднял на меня глаза, шмыгнул носом и ткнул ножом тушу.
— Представляешь, рыцарь, это волшебные бараны.
— Чего? — повторился я.
— Агась. У них оказывается в шерсти волшба есть. Вот Леит и сказал всё ошкурить до последнего клочка.
— А сам он где?
— В доме, с ярлом Грегором собачится.
Я отправился в ярлов дом. Против моего ожидания, криков, угроз и швыряний стульями там не происходило, просто двое мужчин сидели друг напротив друга и медленно, с оттяжкой обменивались оскорблениями. Судя по количеству пивных бочонков рядом — уже не первый час.
— Сын ослицы и содомита, что заполз в люльку и подменил настоящего горца, ты на моей земле и в моём доме. Я здесь ярл…
— Моржового хера ты ярл, — перебил Леит. — Ублюдков Нак Кинелли поубивали мои люди? Мои. Овец поскидывали мои люди? Мои. Так что вместо половины добычи ты можешь пойти и сесть голым задом на столб у загона. Восьмушка тебе будет за счастье.
— С дружинниками моими будешь так разговаривать, старый ты говень. Половина моя, и чтоб ты знал щедрость ярла — я вам налью вина на дорогу.
— Ты пускающего слюни Фингэла за дружину не считай, сосок козий. Тут все воины уже подошвы салом смазывают и готовятся расходиться. Чисто восьмушку тебе, и то из-за твоей сестры, чтоб с голодухи не пошёл к равнинникам побираться. И бабу тебе пришлю, чтоб хоть узнал как у них между ног пахнет.
Об этой традиции горцев я тогда уже знал, да и кто, если честно, о ней не слышал? Суровость и скупость природы порождают суровых и скупых людей. Торговаться они могут долго, упорно и до последнего медяка. Позже я часто видел подобные споры и никогда горцы не бывали так счастливы, как выторговав себе за целый день пустопорожнего препирательства деревянную ложку уступки с целого корабля грузов. Учитывая, что начинать спор горцы должны были с полной несогласия, а разговор Леита и ярла Грегора уже дошёл до восьмушки, то закончить они должны были в лучшем случае к вечеру. Самое время мне было отдохнуть.
Я поздоровался жестом с тем и другим, на что мне ответили кивками, налил себе полный кувшин пива и устроился в стороне греться возле жаровни.
* * *
Пока горцы спорили, у меня был хороший момент обдумать что же делать дальше. Тот самый Столп силы, описанный в дневнике Тёмного Тирана оказался не гробницей, а её содержимым. Не то, чтобы это было странным или внезапным, вопрос лишь в том, что же из этой гробницы вытащили.
С одной стороны, магический вихрь был знаком всем, пережившим битву под Анвуаратом. Огромная воронка засасывала магию с того самого момента, как Тиран начал читать свой ритуал, и закончилась лишь после гибели нашего врага. Вокруг Ари была ровно такая же. Неужели Тёмный Тиран перевоплотился в него после смерти?
С другой стороны, Ари мог быть учеником Тирана, которого оставили в древней гробнице, напичканной магией, чтобы он продолжил дело учителя. Запасной план, так сказать. Он достаточно молодо выглядел, этот Ари.
Конечно, оставались ещё самые безумные варианты. Вроде того, что Тиран воскресил давно умершего великого воина нам назло. Я улыбнулся и хмыкнул себе под нос. Воскресить человека нельзя. Как только магия покидает все четыре точки жизни в человеке — сердце, печень, хребет и голову — он мёртв и это уже не изменить. Надёжный, тысячелетиями проверенный и перепроверенный факт.
И что это был за слепой старик, живущий в пещере? Про какие песни он говорил? Легко было поддаться соблазну и посчитать его просто свихнувшимся ойгром-шаманом… Вот только ойгров в этих краях не видели уже лет сто, собственно, с тех пор как пришли Нак Обби и Нак Кинелли.
