Понял?.. Выполняй!
Альбрехт сказал обеспокоенно:
— Ваше величество…
— Граф, — бросил я зло, — повторять не буду.
Арбогастр сорвался с места, и мы растворились в ночи раньше, чем Альбрехт успел открыть рот.
Арбогастр идет уверенным галопом, для него, как понимаю, ночь не совсем ночь, я уже с луком Арианта в руках всматриваюсь в темную массу бегущего народа.
Пятеро чужаков позади, бегут на расстоянии, головы опущены, но плечи достаточно широкие…
Стрела уже на тетиве, я рывком дернул руку к уху.
Задний чужак, словно услышал бесшумный скрип сгибаемого дерева, обернулся.
Меня передернуло от омерзения, впервые увидел так близко чужака, весь отвратительно белесый, лицо как осыпано мукой, у нас такие только тритоны и протеи в глубоких пещерах, не видевших солнечного света.
Я увидел устремленные мне прямо в лицо огромные выпуклые, как у жабы глаза, даже рассмотрел в лунном свете расширенную радужку.
Разжав пальцы, тут же ухватил вторую стрелу, а чутье подсказало, что следом нужно отправлять третью.
Чужак легко уклонился, стрела прошла мимо и пропала в темноте.
Вторая почти коснулась его лба, но опять же он неуловимо быстро сдвинулся, и белое оперение лишь мелькнуло за его спиной.
Я чувствовал смертельный холод, никогда еще такого не было, но, видимо, у стрел есть некий лимит, могут корректировать полет за пару ярдов, даже за ярд от цели, но не тогда, когда счет идет на дюймы.
И тут же он сорвался с места, держа меня в прицеле взгляда. Я не успел ничего подумать, однако арбогастр, уловив мою панику, что родилась раньше даже спинного мозга, сделал рывок в сторону.
Горячее тело пронеслось мимо, обдав волной сжатого воздуха. Я со смертным холодом в спине ощутил, как он там за мной сразу развернулся и ринулся следом.
Ветер свистел в ушах и пытался столкнуть со спины арбогастра, а когда я рискнул оглянуться, нас унесло уже далеко от места схватки, и за мной никто не гонится.
Арбогастр, повинуясь мысленному приказу, завершил круг и вернулся к тому же месту.
Не слезая с седла, я осмотрел поле схватки с телами погибших рыцарей, проехался вдоль кустов, где пали арбалетчики все до единого. Пришельцы выглядят неуязвимыми, но я не заметил у них ни доспехов, ни оружия.
Значит, все только за счет их силы и невероятной скорости, а этому пока не вижу объяснения.
Альбрехт уже в лагере, но видно, что прибыл только что. Бобик бросился навстречу с докладом, что все выполнил, за это я должен любить его еще больше.
— Все в порядке, — заверил я бросившихся навстречу часовых и оказавшихся поблизости рыцарей. — Граф еще рассказать не успел?.. Жаль, я предпочел бы, чтобы такое услышали не от меня.
Сэр Келляве сказал с недоверием:
— Ваше величество… судя по вашему лицу…
— Угадали, — ответил я. — С нашей стороны идет разведка боем, так это называется на языке профессионалов войны. Выясняем возможности противника, его слабые места, способы взаимодействия, реакции на действия конницы, пехоты, арбалетчиков…
Сэр Рокгаллер спросил быстро:
— А что с арбалетчиками?
— Погибли, — ответил я, — выяснив предположительно слабые места противника.
— Ваше величество?
Я пояснил:
— Благодаря полученным данным, предполагаемо задействование лучников. У них скорострельность выше, как и дальнобойность весьма значительнее. К тому же можно навесным…
Он шел со мной рядом, у шатра встретили Тамплиер, Сигизмунд, Робер, Кенговейн, еще несколько военачальников, быстро поклонились и уставились с жадным вниманием.
— Хорошо, — сказал я, — давайте по горячим следам проведем военный совет. А то граф Гуммельсберг может нарисовать правдивую, но неправильную картинку случившегося.
В шатре я привычно создал кувшины с вином, в углу отыскалась целая куча чаш, я сам осушил жадно самую большую до дна, перевел дыхание и оглядел всех зорко и пытливо.
Сели смиренно, словно не в шатре, а в парадном зале в присутствии императора, смотрят серьезно в напряженном ожидании, никто не двигается, хоть рисуй картину.
Тамплиер и Сигизмунд, как и некоторые рыцари, которым не хватило места, стоят неподвижно у полотняных стен.
— Героическая атака рыцарской конницы, — произнес я веско, — показала, что лобовая атака результата не дает.
Лорд Робер громко прошептал:
— Они…
— Погибли, — договорил я. — Все в порядке, господа! Их души сейчас принимает Господь и выдает парадные сверкающие доспехи, принимая в армию небесных паладинов. А также именное оружие… Вот придет отец Дитрих, подтвердит. Кто погиб за правое дело… ну, дальше вы знаете.
Они слушали все так же серьезно, по их лицам видно, что да, именно так все и происходит.
Барон Келляве спросил тихо:
— А противник? Что с ним?
— Цел, — ответил я бодро. — Однако ценой гибели прекрасных воинов нам удалось выяснить, что враг весьма уязвим.
Альбрехт медленно багровел, но придушил ярость и сказал очень сдержанно, хотя и придушенным голосом:
— Ваше величество, вы весьма… оптимистичны.
Я с ваших слов там на холме понял, что наших порвали быстрее, чем волки рвут двухнедельных ягнят. Сами они никого не потеряли, так ведь?
— Никого, — подтвердил я. — Но только потому, что хорошо знакомы с нашей тактикой, а мы с их — нет!..
Их всякий раз атаковала рыцарская конница, когда те прибывали, атаковала совершенно одинаково!.. Но мы в следующий раз изменим… кое-что в нападении.
И все-таки я видел на их лицах, несмотря на мой бодрый тон, уныние. Даже не потому, что погибли два отряда красивых и гордых рыцарей. Рыцари постоянно погибают в боях, с обеих сторон в войнах гибнут красивые, благородные, исполненные всяческих достоинств.
Это воспринимается спокойно и гордо, о погибших вспоминают тепло, а о тех, кто сложил голову особенно красиво, — слагают песни и баллады.
Но сейчас была не битва, а истребление, что отвратительно и непереносимо для мужского достоинства.
Погибли, не успев нанести серьезного урона противнику.
Я вздохнул и повторил рассудительно и обстоятельно:
— Они, как уже сказал, уязвимы. Это видно по тому, что наших воинов даже не пытались захватить… и обратить в рабов. В том смысле, что отобрать оружие и погнать в общую толпу пленных. Хотя, уверен, понимали, что воины — самые сильные и здоровые мужчины! Значит, опасаются! Потому сразу уничтожили.
Лорды стискивали кулаки, багровели, бледнели, на лицах выступают пятна, но сдерживаются так, словно я не король, пусть и монарх, а уже император.
