Острие клинка Хайлина направлено Креслину в грудь.
— Ты говорил, будто никогда не бывал в этих краях.
— Я и не бывал. Просто знаю, что там гребень, а за гребнем — люди.
Хайлин смотрит ему в лицо. Креслин ждет.
— Просто знаешь… Но откуда, пропади ты пропадом?!
Креслин пожимает плечами:
— Трудно объяснить… Бывает, я ощущаю присутствие людей, если возле них веют ветры. В какой-то мере из-за этого мне и пришлось уносить ноги.
Как и любая, пусть частичная ложь, эти слова сопровождаются приступом тошноты, и он поневоле задумывается: до каких пор ему мучиться даже из-за неполной правды, не говоря уж о настоящем вранье? Пот со лба попадает в глаза. Юноша жмурится, а проморгавшись видит, что Хайлин спрятал меч в ножны и ведет разговор с торговцем.
«…к тому же, и проклятый колдун…»
«…колдун… а вот проклятый ли…»
«…вот пусть и делает. Скажи ему…»
— Креслин! Ты с луком обращаться умеешь?
— Похуже, чем с мечом, — признается юноша без малейших признаков тошноты. — Но в цель обычно попадаю.
Хайлин протягивает ему лук — короче боевого пехотного, но подлиннее тех, какие обычно используют наездники.
— Коли ты знаешь, где засели эти разбойники или кто они там такие, так не можешь ли пробраться к выходу из расщелины и пустить стрелу за тот гребень? В том направлении, где прячутся эти парни…
— А толку-то? — непонимающе хмурится Креслин. — С такого расстояния вряд ли кого подстрелишь, стрела-то будет на излете.
— Главное, чтобы она угодила куда надо. Если эти прохвосты рассчитывали захватить нас врасплох, то после одной-двух пущенных в их сторону стрел очень даже призадумаются. А нам это в любом случае обойдется недорого.
Принимая лук и прикрепляя колчан к латунному кольцу у седла, юноша еще раз отмечает собственную наивную простоту. Ведь он не имеет ни малейшего представления о том, какого рода товар нанялся охранять. До сего момента ему даже не приходило в голову этим поинтересоваться.
Держась ближе к стене расщелины, он трогает коня по направлению к выходу в долину. Приблизившись на достаточное расстояние, он поднимает лук и стреляет вверх. Стрела летит по дуге. Сосредоточившись, Креслин следит за полетом. Стальной наконечник звякает о валун перед носом одного из затаившихся всадников.
— Демоны!
— Откуда стрела?
Голоса помогают юноше, коснувшись ветров, подправить полет второй стрелы. Падая сверху, она вонзается в чье-то мускулистое плечо.
— Проклятье! Бежим!
— Нельзя драться с тем, кого не видишь!
— Это бесы!
По каньону разносится стук копыт. Разбойники мчатся прочь, Креслин направляет гнедого обратно, к Хайлину и Деррилду.
— Как я понимаю, все в порядке, — произносит с улыбкой наемник. — Они ушли.
Креслин кивает:
— Я выпустил две стрелы.
— Попал?
— В одного попал, судя по возгласу.
Эти, мягко говоря, не совсем точные слова опять вызвали спазм желудка. «Кто тебя за язык тянул? — злится на себя юноша. — Не умеешь врать, так хотя бы помолчи».
— Ты вроде бы говорил, будто с мечом управляешься лучше, чем с луком. Или чего напутал?
— Нет, это правда, — слова вылетают сами, прежде чем Креслин успевает их удержать.
— Ну и ну! — вырывается у сидящего на козлах торговца. Хайлин на миг поджимает губы, потом кивает:
— Съездим, посмотрим. Так, для пущей уверенности.
За гребнем обнаруживаются отпечатки копыт (скорее всего, трех лошадей), обломанная стрела и на приземистом валуне — несколько темных пятен.
Оставшуюся половину дня путники двигались по холмистой равнине от края Закатных Отрогов до плато, на котором расположен город Фенард. Креслин по большей части молчит, размышляя о своих удачных выстрелах, а также о том, насколько дальше простого умения ловить ветра простираются его дарования — если таковые вообще имеются.
Дважды за это время он видит белую птицу неизвестной породы, ранее встречавшуюся ему лишь в снах. Она кружит над его головой, но в обоих случаях ему не удается заметить ни как она появляется, ни как исчезает. Во второй раз — это происходит на каменном мосту, ведущем к северо-западным воротам Фенарда, — он качает головой.
— Ты прав, паренек, — замечает его жест Хайлин. — Женщины из Сутии говорят, что это чародейские птицы: их глазами за людьми следят колдуньи.
А та женщина, назвавшаяся Мегерой, — она тоже колдунья? Настоящее ли это имя, да и вообще, откуда она взялась? И за что ему предстоит платить?
Поежившись, юноша старается выбросить эти вопросы из головы. Эта Мегера наверняка ведьма, но что ей надо от него?
— Будь осторожен со здешними караульными, — предупреждает Хайлин. — При них лучше держать язык за зубами.
— Вот как?
— Ага, — подхватывает с козлов Деррилд, — им повсюду мерещатся лазутчики Белых, словно от суеты есть какой-то толк.
— Насчет Белых магов я почти ничего не знаю… — начинает Креслин.
— Не сейчас! — шепотом обрывает его наемник.
На дальнем конце моста путников встречает караул — трое затянутых в черную кожу стражников. Невысокая каменная стена тянется вдоль берега речушки, служащей городским рвом. Сразу за мостом находятся ворота.
Это наружная стена, внутренняя — впереди на добрый кай. Фенард выглядит крепостью, способной выдержать долгую осаду, однако Креслину никогда не доводилось слышать название этого города в связи со сколь бы то ни было примечательными военными действиями.
— По какому делу? — звучит вопрос начальника караула.
— По торговому, — отвечает Деррилд, и, со вздохом достав толстую кожаную папку, открывает ее на странице, где золотом поверх пурпурного воска вытиснена печать. — Вот печать префекта…
Караульный вежливо кивает.
— Ну и чем мы порадуем горожан нынче? Гашишем или порошком сновидений?
— Ага! Или вовсе дьявольским варевом! — фыркает Деррилд. — Да ничем подобным, почтеннейшие. Я привез всякие мелочи, вроде пряных семян риалла, склянок с церановым маслом да пурпурной глазури из Сутии, что в ходу у гончаров Джеллико.
— Сейчас посмотрим.
Караульные направляются к мешкам на повозке.
Деррилд, снова вздохнув, встает с козел и, со словами «Конечно, над бедным торговцем всякий рад покуражиться» развязывает самый большой мешок.
— Кто мне не верит, прошу убедиться самолично.
Караульный заглядывает в мешок. Купец слегка хлопает по мешковине, и над горловиной поднимается облачко пыли: сухой порошок, из которого производят глазурь.
«Ааппчхи… ААПППЧЧХХИ… АААПППЧЧХХИИ!!!»
Отскочив от мешка, караульный пытается прочихаться и унять струящиеся по щекам слезы.
— Ну вот… стало быть, порошочек… А тут, в этом тюке, у меня масло. В запечатанных склянках, потому как оно шибко едкое, — как ни в чем не бывало басит Деррилд.
