Я поехал по тропе на юг. Вскоре обнаружились второй проём и вторая дорога. Шелис сидел на высоком камне в десятке лодок от проёма и грыз розовое яблоко.
— Патрулей уже не боимся? — подъехав ближе, осведомился я.
— За сегодня ни одного не видел, — отвечал Шелис.
Я посмотрел на дверной пролом — именно этот термин, на мой взгляд, отражал подлинную сущность «ворот». Стражи не было.
— Бывший «отступной схов» королей династии Леанаави. До прошлого царствования без особого успеха оборонялся от лесной нечисти и успел совершенно захиреть. Когда для обучения принцев основам абиологии состряпали «традицию» летних охот, вымирание населения пошло на убыль. Ворота спилили на радостях, — информировал Шелис.
— Откуда ты всё это знаешь?
— Так поют же, — искренне удивился он.
Поскольку в Канари я обходил бродячих певцов за две улицы, пришлось поверить на слово.
Дожевав яблоко, Шелис слез с валуна. Магии он при этом не использовал, но я всё равно чувствовал её присутствие — видимо, поисковое заклинание Айны не отступило до сих пор.
— В принципе, можно ехать вдвоём на одной лошади, — я оценивающе посмотрел на мальчишку. Худенький, килограмм тридцать от силы, — Но я предпочёл бы купить вторую. К несчастью, денег у нас мало. Кстати, я забрал кое-что из твоих вещей…
Мальчишка неподдельно обрадовался и тотчас забрался за камень — переодеваться.
Может, вымирание населения и прекратилось, но хиреть городок не перестал. Вывеска единственной витхи могла похвастать лишь одной голубой полосой. Хорошо, что я не успел проголодаться. Шелис тоже клялся, что сыт, но верилось с трудом, и я заставил его пообедать.
В общей зале витхи оказалось чистенько, но темно. Единственным посетителем — вот невезение! — был стражник. Шелис, не моргнув глазом, подошёл к стойке и сказал «День добрый» с таким великолепным акцентом, словно всю жизнь провёл в рунсонской глубинке. Мне не подделать — рунсонцы странно растягивают гласные, и я никак не мог ухватить закономерность: то в слове из трёх слогов долгие первый и третий, то второй, то ударный и безударный, то только безударные. А иногда они гласные добавляют, опять-таки без всякой системы. «Диэнь», «леэс» и «тень» тому свидетельством…
— …котлеты «Охотничьи»…
— Что, из лжеенота?
— Куда нам… лжеенотов во дворце подают.
Сошлись на супе («Только добавьте толченой рябины» — витих кивнул с таким видом, будто здесь это была обычная приправа) и ветчине. Ветчину Шелис тотчас завернул в бумагу и затолкал в дорожную сумку. Ну, это ни в какие ворота не лезет, даже в дворцовые! Конечно, после блиц-сброса мясо есть неразумно, но одна тарелка жидкого супа для растущего организма… ясно, почему в четырнадцать лет мальчик едва достаёт мне до груди.
Потом я передумал. У Шелиса снова дрожали пальцы. Как в той поговорке — «не подведи эфин в логово к тиляку, в долгий пресс и в школьную лабораторию ФТМ». В Стреленске лаборатория ФТМ кажется большим из зол, но объективно тиляк опаснее, а «долгий пресс» страшнее.
Пока мальчишка обедал, я перекинулся парой слов с витихом (моё отсутствие акцента было, кажется, замечено, но восприняли его спокойно, дополнительных вопросов не прозвучало). В Вирати имелось своё конное хозяйство — странно, мелкий полуживой городок в двух часах пешего хода от столицы… Или всё дело в том, что это бывший отступной схов (то есть, «место, куда спешно драпают в случае чего»)? А, неважно. Лишь бы хозяйство не оказалось элитным, больше шестидесяти золотых мне сейчас не потратить.
Конюшня нашлась быстро. Моё внимание привлекла высокая бревенчатая башня, метров сорок — я задумался о её предназначении (ибо рунсонцы люди практичные, и для красоты тучехватов не сооружают), подошёл поближе, чтобы рассмотреть, потом обнаружил рядом каменное здание с вывеской «Почта» и постройки конного хозяйства. Если бы я ещё что-нибудь смыслил в лошадях… Я заглянул в ближайшее стойло. По-моему, жеребята-двухлетки, но точно определить не берусь.
— Утро доброе. Вы желаете что-нибудь приобрести? — ко мне уже спешил хозяин конюшни, и беглого взгляда на его хитрющее лицо было достаточно для восстановления в памяти учебников по деловым отношениям за второй, третий, четвёртый, пятый, шестой и восьмой-углубленный курсы.
— Лошадь.
Мне тотчас поведали, что здешние лошади — лучшие во всём западном Рунсоне, если я, конечно, не собираюсь скакать на них по степи. И бросьте смотреть на этих необученных жеребят — они не стоят внимания, у нас имеются…
Внимания-то не стоят… стоят двести ресинок. Каждый. Я скептически изогнул бровь. Двести ресинок? Необученный двухлетка?
— Но коль скоро Вы покупаете коня, а не жеребёнка…
— Ошибаетесь. У меня десятилетний племянник.
Чувствую, лучше мне не знать, сколько стоит конь…
Разумеется, хозяин начал превозносить достоинства своих лошадок, но дешевизна в их число не вошла. Я настаивал на том, что малышу ни к чему «превосходный жеребец, скачущий по трясине, аки по суху» — ещё кувыркнётся в бочаг, зови потом некроманта. Любезный, Вы мне надоели. Вы мне так надоели, что я скоро начну торговаться… (по ходу, кстати, любезный означил цену парочки особо превосходных «сокровищ» — благословен будь, восьмой-углубленный не дал сбиться с позиции «двести ресинок — это МНОГО!»).
…Полчаса спустя я покинул конюшни, ведя в поводу светло-дымчатого жеребёнка. Обошёлся он мне в семьдесят ресинок и сорок пять висских золотых — хозяин запросил двести сорок ресинок, удалось сторговаться на ста девяноста со сбруей. Сбрую я выбрал самую простую. На морде жеребёнка ясно читалось изумление — не то фактом покупки, не то гнусным торгом.
Шелис поджидал меня у плетня витхи рядом с Рысёнком.
— Вот, знакомься. Твоя новая лошадь.
— Такой маленький…
— Взрослые стоят по семьсот золотых.
— Магистр, а это не перелесник?
— Что за перелесники? Нечисть?
— Нет, это лошади одной из местных пород, обученные для скачки по лесу.
— Обученные стоят четыреста золотых. Этого я выторговал за семьдесят.
— Судя по цене — точно он, — Шелис потянулся погладить жеребёнка, совершенно опешившего от такой фамильярности.
— Об этом тоже поют? — вот кого надо было посылать шпионом.
— Кто поёт? А-а… нет, один стражник рассказывал.
— Ещё одна гениальная идея Прошлой Королевы, — отвязывая Рысёнка от плетня, сказал я пространству.
— Нет, — Шелис воспринял моё замечание как вопрос, — После… какой-то смуты край сильно обезлюдел, и много лошадей одичало. Потом кто-то додумался вывести из их потомков специальную породу. Как его зовут?
