Демон потянулся и схватил Л’орика за руку. Затем начал постепенно вытягивать его через дыру.
— Уверенно. Они слишком заняты. Разочарован. Съел всего двух стражников, караульные спят, путь к отступлению чист. Что-то приближается. Очень злобное. Честно. Признаюсь, мне страшно. Советую… спрятаться.
— На некоторое время спрячемся. Подыщи нам укрытие, Серожаб.
— Уверенно. Сделаю.
— Затем оставь меня там и возвращайся к Фелисин. Убийцы вышли на охоту…
— Упоительно.
Касанал был когда-то шаманом в племени семаков, но теперь убивал по приказу своего нового хозяина. И делал это с удовольствием, хотя малазанцев ему нравилось убивать больше, чем сородичей. К счастью, этой ночью его жертвами будут не семаки — тяжело было бы убивать выходцев собственного племени. Но это вряд ли придётся делать. Корболо Дом чуть ли не усыновил выживших членов кланов, которые бились за него и Камиста Релоя в «Собачьей цепи».
А эти обе — женщины, прислужницы мясника, Бидитала.
Касанал неподвижно лежал на краю поляны, наблюдая за ними. Одна оказалась Скилларой, и Касанал знал, что хозяина порадует её отрубленная голова. Вторая тоже знакома — он видел её в компании Леомана и Ша’ик.
Они явно прятались, и похоже, обе играют важную роль в планах Бидитала.
Он медленно поднял правую руку, парой быстрых жестов отправив своих четырёх спутников с флангов окружить женщин, не выходя из укрытия под деревьями. Задержав дыхание, начал нашептывать заклинание, сплетая древние слова, чей смертоносный звук окутывал бессилием жертв, притупляя все их чувства. Когда их головы одновременно склонились, шаман улыбнулся.
Касанал поднялся из своего убежища. Больше не было нужды прятаться. Он вышел на поляну. Четверо семаков последовали за ним.
Обнажив ножи, они приближались.
Касанал так и не увидел огромное лезвие, рассёкшее его напополам — от левой части шеи до правого бедра. Он на миг ощутил, что падает одновременно в двух направлениях, а затем его поглотило небытие, и поэтому шаман уже не услышал крики своих четырех братьев, рассечённых мастерскими ударами каменного меча.
Когда Касанал наконец открыл глаза у Врат Худа, он с радостью встретил там своих сородичей.
Вытирая кровь с клинка, Карса Орлонг обернулся и увидел двух женщин.
— Фелисин, — прорычал он, — на твоей душе горят шрамы. Бидитал решил не брать в расчёт моё предупреждение. Да будет так. Где он?
Всё ещё ощущая остатки странной слабости, лишившей её чувств, Фелисин смогла лишь покачать головой.
Карса посмотрел на неё, затем перевёл взгляд на вторую женщину:
— Твой язык тоже поглотила ночь?
— Нет. Да. Нет, точно нет. Думаю, нас опутали чарами. Но мы сейчас оправимся, Тоблакай. Ты долго отсутствовал.
— А теперь вернулся. Где Леоман? Бидитал? Фебрил? Корболо Дом? Камист Релой? Геборик Призрачные Руки?
— Впечатляющий список. Похоже, у тебя впереди тяжёлая ночь. Найди их где сможешь, Тоблакай. Ночь ждёт тебя.
Фелисин с хрипом втянула воздух и обхватила себя руками, глядя на ужасающего воина. Он только что уничтожил пятерых убийц пятью почти играющими взмахами своего огромного меча. Лёгкость содеянного ужаснула её. Хотя, конечно, убийцы готовили то же самое для них со Скилларой.
Карса передёрнул плечами, затем резко направился по дороге, ведущей к городу. Вскоре он пропал из виду.
Скиллара подвинулась к Фелисин и положила руку ей на плечо.
— Смерть всегда потрясает, — сказала она. — Оцепенение пройдёт, я обещаю.
Но Фелисин покачала головой.
— Кроме Леомана, — прошептала она.
— Что?
— Те, кого он назвал. Он убьет их всех. Кроме Леомана.
Скиллара медленно повернулась к дороге, по её лицу скользнуло прохладное отстранённое выражение.
Последние двое уложили четверых воинов и подобрались почти на тридцать шагов к шатру, прежде чем наконец умерли. Нахмурившись, Маток рассматривал утыканные стрелами и порубленные мечами тела. Шесть попыток убийства за эту ночь, а ещё даже не звенел первый колокол.
Хватит.
— Т’морол, собери мой клан.
Грузный воин согласно рыкнул и вскочил на лошадь. Маток закутался в меха и вернулся в шатёр.
В своих скромных покоях он надолго остановился, погрузившись в мысли. Затем встряхнулся и шагнул к покрытому шкурами сундуку возле кровати. Вождь присел, откинул покрывало и поднял резную крышку.
Внутри лежала Книга Дриджны.
Ша’ик передала её Матоку на хранение.
Он закрыл крышку и запер, затем поднял сундук и направился наружу. Было слышно, как в темноте неподалёку его воины сворачивают лагерь.
— Т’морол.
— Вождь.
— Мы направляемся к Леоману Кистеню. Оставшиеся кланы будут охранять Ша’ик, хотя я уверен, что ей ничего не грозит, они могут понадобиться ей утром.
Тёмные глаза Т’морола смотрели на Матока в упор, без тени эмоции или удивления.
— Мы уезжаем с этой битвы, вождь?
— Чтобы сохранить священную книгу, старый друг. На рассвете мы остановимся… на самом краю.
— И прикинем, куда дует ветер.
— Да, Т’морол, куда дует ветер.
Бородатый воин кивнул:
— Лошадей седлают. Я ускорю приготовления.
Геборик слушал тишину. Только его кости ощущали покалывание и вибрацию колдовской сети, охватившей весь оазис и руины города, пульсацию натянутой паутины, взлёты и падения, когда разрозненные силы начали продвижение через неё и затем с варварским неуважением разорвали сеть.
Он заворочался на койке, охая от уколов боли в наскоро залеченных ранах, и, дрожа, поднялся на ноги. В жаровнях затухали угли. Он шёл к двери через плотную завесу тьмы, неохотно расступавшуюся перед ним. Геборик оскалил зубы. Когтистые руки подёргивались.
Мёртвый город заполонили призраки. Даже боги, казалось, спустились, чтобы узреть то, что случится ныне. Узреть или воспользоваться моментом и вмешаться напрямую. Тут повести, там потащить, лишь бы потешить своё эго… лишь бы посмотреть, что получится. Он презирал эти игры, вызвавшие его жесточайшее неприятие много лет назад. Ставшее причиной для его преступления — если это было преступление.
И за это они лишили меня рук.
Пока другой бог не вернул их.
Он понял, что безразличен к Трейку. Вынужденный Дестриант нового бога войны, несмотря на все дары. Его желания не изменились. Отатараловый остров и нефритовый исполин — вот что меня ждёт. Возвращение силы. Даже проговаривая эти слова в уме, он знал, что в них таится обман. Известная ему тайна, которую он не хотел бы облекать в слова. Не сейчас, не раньше, чем окажется в пустоши, стоя в тени зеленоватой колонны.
