Осень выдалась дождливая, хлопотная, затекшие ноги плохо слушались, но когда речь идет о спасении собственной головы, порой свершаются настоящие чудеса.
Уриэль мчался не разбирая дороги, непонятным образом умудряясь преодолевать неразличимые в темноте препятствия, и с такой скоростью, что разозленному Люту, пришлось плюнуть на всякое благоразумие и догонять его уже волком.
«Все. Теперь точно уже никуда не отпустят», промелькнуло в сознании при новой порции криков, раздавшихся уже ему в след, «Хорошо, что хоть стрелять не начали, с них станется…» Настроения ему эта мысль, понятное дело, не улучшила. Впервые в жизни, он вообще не представлял, что ему делать, — сейчас, когда в цепких инквизиторских ручках не только Марта (и почему все женщины норовят влезть, куда их не просят?!), но и судьба его приемного отца.
— Ян, не надо! Отпусти! — услышал Лют, опрокидывая Уриэля в грязь.
За то время, что оборотень потратил, возвращая себе человеческий облик, юноша опять сделал попытку удрать, за что тут же получил сильнейшую оплеуху, от которой зазвенело в ушах. Он так и остался стоять на четвереньках, а когда поднял голову, в светлых глазах что-то дрогнуло, поплыло знакомое муторное марево.
— Ты эти свои штучки брось! — от новой затрещины Уриэль снова растянулся на земле.
Заломив ему руку, Ян волок беглеца за собой обратно, скрипя зубами от распиравшей его злобы: на себя, на весь белый свет, на этого маленького засранца, который только и может, что проблемы подкидывать. Втолкнув его в занятый ими дом старосты, он швырнул юношу с такой силой, что тот плечом и виском ударился о стену и сполз на пол в полуобмороке.
— Сиди и не дергайся! Из-за тебя под смертью ходим! А один может мертв уже!
Марта, вырвавшись от предусмотрительно удерживающего ее рыцаря, повисла у Люта на шее.
— Что ты! Опомнись! Откуда ему было знать, что его и в монастыре найдут! — она смотрела на Яна так, как будто впервые увидела.
— Знал, — Уриэль тяжело поднимался, его била крупная дрожь, — Знал. У них — свои методы… Только жить, волк, все хотят! Скоро планеты займут нужное место — они ждали этого очень долго… И пока ты будешь пробиваться к воротам, они проведут свою черную мессу, в конце которой меня убьют, просто выпотрошат атаном…
— Почему? — хрипло спросил Лют.
— Что бы не просто вызвать Дьявола, но заставить его выполнить их условия.
— Для чего? — вступил Хессер.
— А чего вам людям надо? — устало бросил Уриэль, позволяя снова себя связать, — Безграничной власти, золотых гор, вечной молодости, бессмертия и могущества…
Мне-то какая разница?
Ян отвернулся, оттолкнул от себя оцепеневшую от ужаса, потрясенную Марту и вышел во двор, не выдержав безнадежного взгляда, в котором даже укора не было, только обреченность.
Лес вдоль дороги был густой, темный, ощетинившийся хвойными лапами, здесь уже чувствовалась близость гор. Миновав его, но не выходя на открытое пространство, Хессер сделал знак остановиться.
— Отсюда вы пойдете одни. К стенам мы подойдем ночью, и ты, волк, должен быть уже на месте. После сигнала откроешь ворота, и можешь быть свободен со своей ведьмой.
Лют кивнул, соглашаясь, и тронулся, как только двое помощников инквизитора слезли с повозки. Ехали в молчании, как и все время с неудавшегося побега Уриэля.
Тогда, ночью, Марта прижималась к оборотню, шепча:
— Ты ведь не отдашь его, правда?!
И всю дорогу надеялась, заботясь об Уриэле, которого больше не развязывали и не выпускали из виду, что Ян что-нибудь придумает, что вот-вот что-нибудь сделает, и они будут в безопасности. И сейчас надеялась, пока впереди не встали высокие серые стены.
— Я тебя здесь подожду, — Лют свернул с подмерзшей колеи, встав за роскошными зарослями акации, трепетавшей последними еще державшимися листами.
— Я никуда не поду! — твердо заявила Марта, непререкаемо обозначая каждое слово и зябко обнимая себя.
— Брось дурить!
— Нет!
Взглянув ей в лицо, Ян взорвался:
— Думаешь мне легко? — он до боли сжал ее руку.
— Ему — тяжелее будет! — Марта дернула головой в сторону безучастного Уриэля.
— Ему все одно пропадать: что с теми, что с другими, что с голоду зимой сдохнуть!
— А ты на том и успокоился! — женщина выдернула руку из захвата, — Жизнь на жизнь — не обмен, Ян!
— А на три?
— Да хоть на четыре! В таком деле торг не уместен!
Оба непримиримо смотрели друг на друга, выплеснув наконец наболевшее.
— Пойдешь?
По всему видно, у Люта руки чесались.
— Нет. Попробуй, заставь! — дернула бровями Марта.
— Да зачем оно мне? Так справлюсь! Слезай и иди на все четыре стороны!
— Нет! — снова решительно отрезала вдова, — Погонишь, пешком дойду! Ну, давай останови меня, ты же можешь!
— Господи! — едва не взвыл оборотень, — И на что ты мне такую радость послал!
Вот уж верно говорят: добро наказуемо!
Марта усмехнулась сизыми губами, и сама взялась за вожжи.
Их остановили задолго до ворот, моментально окружив: уже виденные или другие, похожие как из одного яйца, — Ян в тот раз особо не запоминал разряженных всадников с пустыми лицами и глазами утопленников.
— Кто такие?
Оборотень встал во весь рост, заткнув за пояс большие пальцы.
— Янош Лют! — глаза сверкнули желтыми звериными искрами.
Вожак сощурился, подаваясь вперед.
— Наслышан о тебе.
— Я о вас тоже, — в тон ему отозвался Лют.
Судя по тому, что люди графини схватились за оружие, слава его была громкой и вполне определенного свойства.
— И что тебе надо, Янош Лют? — командир сверлил волколака взглядом.
— Я хочу поговорить с самой Элеонорой, — ухмыльнулся Ян, — А надо — как раз вам!
Потому что у меня есть именно то, а точнее тот, кто вам нужен.
Он резко вздернул со дна повозки Уриэля, ставя его перед собой.
— Спокойно! — осадил Лют вскинувшую арбалеты графскую охрану, тоже не отводя взгляда от вожака, и у обнаженного горла юноши оказался широкий нож, — Если я правильно понял, он ведь вам живым нужен? Так что пусть вон тот красавчик уберет руку от перевязи, да и арбалеты меня нервируют.
Командир подтверждающе кивнул, и по его жесту ближний гайдук сорвался в замок, что бы буквально через мгновение, словно ниоткуда ко всей компании присоединился еще один. Был бы Лют волком — прижался бы к земле с хрипящим рыком, — вот кто настоящий противник, а эти так, шушера.
— Графиня в отъезде, — сообщил он холодным тоном с каким-то металлическим отзвуком, и из глаз, вполне естественного серо-голубого цвета вдруг глянуло нечто иное, — Но все что хочешь, ты можешь обсудить со мной. С чего ты взял, что нам нужен именно он?
