— Графиня в отъезде, — сообщил он холодным тоном с каким-то металлическим отзвуком, и из глаз, вполне естественного серо-голубого цвета вдруг глянуло нечто иное, — Но все что хочешь, ты можешь обсудить со мной. С чего ты взял, что нам нужен именно он?
— А в монастырь вы просто так заглянули! — ухмыльнулся Лют, — Да и по округе ради удовольствия катались.
— Допустим. Сначала убери нож. Если ты перережешь ему глотку, мои люди нажмут на спуск немедленно.
— А кто мне даст гарантию, что они этого не сделают, если я уберу нож? — резонно возразил Ян, — Я воробей стреляный, так что сначала обсудим условия.
— Я слушаю. Что тебе нужно?
— Я, видишь ли, малость поиздержался.
— Этого хватит? — сероглазый снял с длинного пальца широкое кольцо, закрывавшее всю фалангу: огромный желтый бриллиант в россыпи изумрудов, чистой воды.
— Дешево ценишь! — Ян даже не отвлекся на это великолепие, по-прежнему смотря только в глаза, — И я беру золотом, круглым и полновесным.
— Сколько же ты хочешь?
Лют назвал цену, — такую, что Марта, уже не раз и не два пожалевшая, что не послушалась его приказа и не ушла, пока была возможность, — окончательно уверилась в его намерениях.
— Много!
Торговались как цыгане на рынке.
— Много! — отзывался сероглазый, тоном старого еврея-менялы.
Когда сошлись в цене, в замок снова отправился посыльный, и вскоре у ног Люта оказалось два внушительных мешочка.
Ян спрыгнул на землю, все еще не опуская Уриэля и не отводя ножа.
— Марта, бери деньги и езжай отсюда! — распорядился он.
— Нет, — голос слегка дрогнул, но женщина даже не пошевелилась.
— Пошла вон!!! — рыкнул оборотень, на мгновение отвлекшись от противника, и полоснув по ней таким взглядом, что та отшатнулась.
— Марта, уезжай, — Уриэль впервые за несколько дней нарушил молчание.
— Нет.
— Зря! Ты ничем мне не поможешь. Уезжай!
Никогда не думала Марта, что у нее есть сердце, пока оно не разбилось от этих слов, от умоляющего тона, в котором звенели слезы.
— Уезжай, пожалуйста! Не хочу, что бы из-за меня еще кто-то… — голос прервался.
— Ты его слушай! — бросил оборотень, — Дело говорит. И проваливай, пока тебе никто не помог! А я тебя позже найду.
— Пожалуйста, Марта!!
Марта на миг прикрыла глаза, втянула воздух, бледнея, и послушно стронула повозку с места. Гнала, что есть мочи, — только руки тряслись и плечи вздрагивали.
Лют проследил, что бы она отъехала на приличное расстояние и только тогда опять обратился к главарю.
— Ну, теперь и поговорим.
— Нет, Лют. Опусти нож и отдай нам парня, — не повиноваться ему было трудно, сразу ясно, что он привык приказывать, а не просить, — Деньги ты уже получил, и даже ими распорядился.
— Нас, как видишь, двое было. Деньги — Марте за беспокойство, и мне на черный день. Я пока еще в силе и на покой не собираюсь, однако мне сейчас — разве что в лес в волчьей шкуре. Так что спросить хочу — может, я тебе на что сгожусь?
Сероглазый так подался вперед, что почти лег на шею лошади.
— Волк! — и снова из-за грани выступило нечто жутенькое.
— Он самый! — оскалился Лют.
— Что тебе в том?
— Сказал же, пересидеть где-то надо, подальше от старых мест. И что бы не без выгоды. А вы, я гляжу, на нужду не жалуетесь, — Ян выразительно кивнул на гайдуков.
— Не жалуемся, — согласился главарь, — А не боишься, волк? Не в церковный хор принять просишь.
— Если б я за свою шкуру дрожал, на большак не вышел бы. Тоже не певчий!
Вожак ухмыльнулся.
— Посмотрим! Веди его в замок, — он ткнул кнутовищем в Уриэля, и развернулся, больше не обращая на них внимания.
Лют слегка ослабил хватку, и подчинился.
Шли почти рядом, медленно, не торопясь: Уриэль иначе не мог, а сероглазый вожак не хотел. У Люта по спине гуляли холодные волны: звериным своим нюхом он чуял за красивой картинкой оборотня почище себя.
— А ты, волк, парень бедовый, — скучающим тоном протянул господин из замка.
— Кто не рискует, — тот без барыша. А кто рискует зря — тот без головы, — сухо отозвался Лют, — Вот и я рассчитал, что не зря рискую.
— Хм! Откровенно! — протянул аристократ: а в том, что этот — аристократ самой высшей пробы, сомнений не было, — А скажи-ка мне, волк, какие такие у тебя — в монастыре дела могут быть?
Ой, не хорошо, — совсем, не по-людски сверкнули серые очи!
— Вырос я там, — с вызовом дернул верхней губой Лют.
Господин расхохотался — неожиданно и резко.
— Ну, дела! Элеонора, — он сразу же поморщился, — ничего не может сделать как надо…
Из чего волколак сделал вывод, что не только почтения к графине дворянчик не питает, но и мнения о ней самого последнего. А тот покосился на оборотня:
— Будет здесь и Элеонора, — ты ее не минуешь… Скоро будет. Скорее, чем тебе захочется! Она таких как ты о-чень даже любит!
Намек Янош понял с полуслова, и без глумливой паскудной усмешечки на тонких губах, и вызов принял:
— Краснеть еще ни разу не приходилось!
Дворянчик как-то по-бабьи хихикнул. Тем временем они миновали ворота, и Ян скользнул вокруг беглым взглядом — изнутри старый замок выглядел еще мрачнее, чем снаружи, и укреплен был мощно: как к осаде готовились. Да и народу хватало, так что план Хоссера, как ни гнусно это было признавать, — был единственно возможным и верным. И то, потрудиться придется… Ян одернул себя, памятуя, что здесь одного нахального вида мало: не помыслил ли он уже нечто лишнее, — так, на всякий случай!
— Ну что, берешь меня на службу? — поинтересовался Лют, передавая своего пленника подбежавшим слугам.
— А ты умеешь исполнять приказы, волк?
— Убедись, — предложил Ян.
— Непременно, — пообещал господин, и остановил своих людей, уводивших Уриэля.
Подойдя к юноше, он почти ласково сдвинул повязку, все еще закрывавшую тому глаза: Уриэль заморгал, отвыкнув от яркого света.
— Набегался, малыш? — заставляя почти запрокинуть голову, мужчина погладил его по щеке, палец грубо проехался по губам, — Я успел соскучиться. Но время еще есть, думаю я тебя навещу напоследок…
Уриэль стал белее первого снега, не в силах отвести завороженного взгляда от своего палача, — ужас его был воистину запредельным. Ян отвернулся: хорошо, что Марта не видит, совсем с ума бы сошла.
Юноша бешено вырывался, — ворота еще были открыты. Светлые глаза пошли жемчужными переливами, но почти развернувшийся господин, обернулся. Этот взгляд был подобен удару пудового кулака: Уриэль попросту осел в державших его руках, потеряв сознание.
