Стоп, стоп, сказал он себе, не стоит торопиться. Терпение и еще раз терпение. И пусть сейчас осталось всего-навсего покинуть сознание дракона, он не должен расслабляться.
Не расслабляться. Конец, как известно, делу венец.
Как и положено в таких случаях, он замер. Прежде чем уходить из сознания дракона, необходимо было выждать, оглядеться, и лишь тогда...
Текло время.
Он выжидал, примеривался, оглядывался и лишь окончательно убедившись, что его мысль не была воспринята как чужеродная, увидев как дракон воплощает ее в жизнь, далеко расшвыривая части скелетов, точно так же, как и раньше, осторожно и незаметно, испытывая от этого небывалое облегчение, выскользнул из сознания дракона.
Прочь, прочь, в знакомую лампу! Подальше от опасности, навстречу привычным бассейну и гуриям. Ждать следующей возможности чуть-чуть изменить события, выстроить из изменений цепь, на конце которой будет долгожданная свобода.
Свобода! Честно говоря, в это мгновение, он о ней не очень-то и думал. Он чувствовал усталость и голод, он представлял, как сейчас насытится, освежится в бассейне, а потом... хо-хо, может быть наступит время гурий? Какую из них он выберет?
Но сначала поесть. Или освежиться? Нет, сначала бассейн, а потом — все остальное.
Джинн встал с дивана и двинулся к бассейну. Он успел сделать лишь полшага. Рядом с ним, прямо в воздухе, словно соткавшись из него, появилась драконья голова.
— А, вот и я! — сообщила она. — Не ждал?
— Сколько это еще продлится? — спросил Хромоногий.
— Откуда я знаю? — вопросом на вопрос ответил Широкая Кость. — Пять минут назад, как ты видел, я получил обратно правую руку. Теперь мне не хватает лишь ног, но когда они появятся — кто знает?
Хромоногий оперся на правую руку, посмотрел в ту сторону, где виднелась медленно ползущая к нему левая рука и сообщил:
— Никак не меньше часа. Я имею в виду все тело.
— Ты имеешь в виду свое тело, — уточнил Широкая Кость. — И не думаешь о других. Тому же старине Проломленному Черепу пришлось гораздо хуже. Думаю, он соберется не менее чем часа через два. Посмотри, у него еще нет даже нижней челюсти.
— Не надо быть таким упрямым, — проворчал Хромоногий. — Кто его заставлял так налегать на этого дурного дракона? Вообще, с драконами, как известно, связываются только недоумки.
— Вроде нас?
— Я этого не говорил.
— Нет. Но ты сказал, что с драконом связываются только такие. А мы как раз с ним связались.
— Это как посмотреть. Может связались, а может и нет.
— Что ты имеешь в виду? Объясни поподробнее.
— Объясню. Если ты меня послушаешь, не перебивая. Послушаешь?
— Да. Вали, просвещай.
— Во всем виноват Проломленный Череп, — сообщил Хромоногий. — Эта его самуадская гордость... Как же, ни один, уважающий себя воин, заметив чудовище, способное шутя уничтожить полк солдат, не уступит ему дорогу. Кретин. Самовлюбленный солдафон.
Широкая Кость посмотрел в сторону их командира и тихо сказал:
— Кстати, если ты не в курсе, он может твои слова и услышать.
— А мне плевать, — заявил Хромоногий. — Что он мне может сделать? Высечь? Дать в зубы? Ну, и толку-то? Меня невозможно уничтожить, а стало быть, я могу говорить что пожелаю.
— Странные речи для солдата, — сухо сказал Широкая Кость.
— Для солдата?
— Ну да. Ты же был солдатом? По крайней мере, тебя похоронили как солдата. Не правда ли? Иначе Повелитель не стал бы тебя возвращать к жизни.
Хромоногий тихо хихикнул.
— Я ошибся? — спросил его товарищ.
— Не ты, а Повелитель. Да, я был похоронен в солдатской могиле, но лишь потому, что погиб во время большого гринскастлендского сражения. А так, по жизни, я был обыкновенным сапожником.
— Сражения? — жадно спросил Широкая Кость. — Ты сказал — сражения?
— Ну да. Именно так.
— И ты в нем участвовал? Счастливец. Даже не будучи профессиональным военным...
— Послушай-ка, — встревожено сказал Хромоногий. — А тебе не надоели все эти сражения, схватки, драки и прочие, невинные развлечения людей в блестящих доспехах? Они не надоели тебе, даже после того как ты умер? Э?
— Отчего? Как видишь, я снова на коне.
— И снова, как каждый солдафон, готов сражаться, какими бы бедами для других это не обернулось? Не так ли?
— Возможно.
— И могила тебя не исправила?
— А кого она может исправить? Да, я остался солдатом и горжусь этим...
— Нашел чем гордиться, — фыркнул Хромоногий. — Что ты видел в жизни, кроме муштры, тяжелого меча на боку и хриплых воплей кретина, неспособного починить своими руками ремешок сапог, но зато готового, не моргнув глазом послать кучу людей на верную смерть?
— Кретина?! — крикнул Широкая Кость. — Да я, тебя...
— Кретина, — подтвердил Хромоногий. — А чаще всего — безумца, всего лишь научившегося объяснить свою врожденную глупость красивыми словами о чести, доблести, каком-то непонятном долге неизвестно кому. Вместо того, чтобы...
— Сидеть в лавке и чинить грязную, порванную, перемазанную дерьмом обувь?
— Вместо того чтобы просто радоваться жизни. Тому, что можно дышать, смотреть на цветы, есть, пить, любить женщин, растить детей.
— Спасло ли тебя это от смерти?
— От нее не спастись. Она неизбежна.
— В таком случае, стоило ли прожигать жизнь так бездарно? Не лучше ли было покрыть себя неувядающей славой?
— Я и покрыл, — сообщил Хромоногий. — Участвовав в этом пресловутом сражении. В нем сошлось несколько тысяч людей, подданных двух разных правителей. В результате правители решили какие-то свои мелкие разногласия, а примерно половина из сражающихся осталась гнить в земле. Это ты называешь неувядаемой славой? Может точнее — неистребимой глупостью?
— Ох, вот как только получу обратно правую ногу, такое тебе сделаю.
— А я соберусь до конца еще раньше и вот тогда...
Как раз в этот момент Проломленный Череп, получивший наконец обратно нижнюю челюсть, рявкнул:
— Ну, вы, двое, немедленно заткнитесь. В какую сторону побежал крысиный король?
— Вон по той дороге, — сообщил Широкая Кость.
— А дракон?
— Кто его знает? Ушел обратно под землю. Видимо, посчитал, что для победы раскидать наши кости как можно дальше — достаточно.
— Жаль. Мы бы ему показали.
— Ну, если мы задержимся здесь на некоторое время, — сказал Хромоногий. — То может быть...
— Некогда. Слушайте, вы, два никчемных спорщика. Слушаете?
