Айвар с трудом подавил смешок. Заносчивость и тщеславие Реджинара казались ему настолько наигранными (Хью был не лучше), что его всегда подмывало засмеяться. Но сын графа не мог позволить себе насмехаться над сыном герцогини, особенно если шею последнего украшала золотая цепь — знак того, что в его жилах течет королевская кровь и что он имеет право, хотя и чисто символическое, занять трон королевства.
Эрменрих набожно сложил ладони и прикрыл телом красноречивые следы трудовой активности Болдуина на досках забора. Он начал бормотать псалом противным елейным голосом, которым обычно читал молитвы.
Болдуин широко улыбнулся молодому лорду:
— Вы очень добры, лорд Реджинар, мы польщены вашим вниманием. — В его голосе не было и тени иронии.
Эрменрих поперхнулся.
Реджинар снова нежно поднес к носу свою тряпицу, но даже он, младший сын герцогини Ротрудис и племянник матери Схоластики и короля Генриха, не мог не поддаться исходившему от Болдуина обаянию.
— Конечно, — процедил он, — два провинциала и младший сын графа вряд ли достойны постоянного внимания такой особы, как я, но ведь ваши спальные места расположены рядом с моим, как и вот этих. — Он шевельнул рукой в сторону своей свиты — небольшой группы юнцов из хороших семей, имевших несчастье попасть в монастырь вместе с Реджинаром и попавших под его влияние.
— Молю вас, — сладко пел Болдуин, — не забыть и нашего доброго Зигфрида, любимца матери Схоластики. Ему тоже будет приятна милость, оказанная вами нам, недостойным.
Эрменрихом овладел приступ кашля. Один из парней, сопровождавших Реджинара, хихикнул и получил от лорда затрещину, после чего герцог величественно удалился, его «собаки» поспешили за ним.
В этот момент из спальни выскочил Зигфрид. Лицо его сияло, одежда была в беспорядке. Реджинара он не заметил. Он никогда его не замечал, и это было тяжким оскорблением, хотя обижаться было не на что: Зигфрид вообще ничем не интересовался, кроме как учебными занятиями, молитвами и, с некоторых пор, своими тремя друзьями.
— Я узнал нечто поразительное, — выпалил Зигфрид, остановившись рядом с ними. Он опустился па колени с привычной ловкостью, как будто уже годы занимался этим. Впрочем, Зигфрид без всякого стеснения признавал, что так оно и было в действительности: с пятилетнего возраста он готовил себя к монашеской жизни.
— Круто завернуто, — поджал губы Эрменрих.
— Что? — насторожился Зигфрид. Болдуин улыбнулся:
— Бедный Реджинар не может понять, почему его дорогая тетя, мать Схоластика, обращает внимание на сына простого слуги и даже особо занимается с ним, с этим низкорожденным, недостойным существом, а не со своим драгоценным племянником.
— Ох, ребята, — вздохнул Зигфрид, на лице которого сразу появилось усталое выражение. — Не хочу я, чтобы мне кто-то завидовал. Я не стремился стать любимчиком матери Схоластики, но… — его глаза загорелись восторгом, — какое удовольствие заниматься с ней и с братом Методиусом.
— Знаете, что народ говорит, — поспешно перебил его Болдуин, опасаясь, что Зигфрид сейчас начнет цитировать, наизусть разумеется, длинные куски из этих кошмарных священных текстов, написанных на малопонятном старинном наречии много столетий назад, с которыми он имел счастье только что познакомиться в кабинете матери Схоластики.
— Что, что они болтают? — опасаясь того же, оживленно подхватил Эрменрих.
— Что лорд Реджинар послан в монастырь лишь потому, что мать его презирает. Если бы его посвятили в братья и назначили пресвитером, он бы мог посещать ее каждые три года, как это принято, в течение всей ее жизни. И вот она решила, что лучше его сослать в монастырь, где она не увидит его больше, если только сама того не пожелает.
Эрменрих фыркнул и ненатурально засмеялся.
Зигфрид печально посмотрел на Болдуина и покачал головой. Он как бы напоминал своим видом, что Владычица и Господь не одобряют тех, кто пренебрежительно отзывается о других.
— Охотно верю, — пробормотал Айвар.
— Прости, Айвар, — быстро сказал Болдуин. — Я не хотел напоминать тебе о твоей собственной ситуации.
— Да ладно. Что сделано, то сделано. Что у тебя за новость, Зигфрид?
— Король Генрих прибывает сюда, в Кведлинхейм, на праздник святого Валентинуса. Его ожидают сегодня или завтра.
— Как ты это узнал? — ревниво поинтересовался Эрменрих. — Даже Хатумод не знает об этом, потому что если бы она знала, то сказала бы мне.
Зигфрид покраснел. На его нежном лице всегда отражались эмоции, которые он испытывал. В последнее время его раздирали противоречивые чувства: одна его часть стремилась к ученым занятиям и молитвам, другая — не могла отказаться от земной привязанности к новым друзьям.
— Увы, я подслушал. Нехорошо с моей стороны. Но я захотел сразу же рассказать вам. Вообразите, король!
Болдуин зевнул:
— Ну да. Король. Виделся я с ним.
— На самом деле виделся? — со смехом осведомился Эрменрих.
В колоннаде галереи появился монах-наставник, и все с виноватыми лицами заспешили к нему. Как первогодки, они заняли место в конце, выстроившись парами. Перед ними шествовал Реджинар со своей свитой, а перед лордом, хотя Реджинар терпеть не мог, чтобы кто-то шел перед ним, — смиренный третий год.
Они направились к церкви. Заметив послушниц в таких же коричневых робах, Айвар вытянул шею, за что немедленно получил от наставника удар ивовым прутом. Боль заставила его вспомнить, что он — Айвар, сын графа Харла и леди Герлинды. Он не был монахом по призванию, как Зигфрид, и не смирился со своей судьбой, как Эрменрих — шестой или седьмой сын провинциальной графини, которая, к своему глубокому сожалению, не смогла родить дочь и потому была вынуждена объявить наследником старшего сына. (Остальных сыновей спешно посвятили Церкви, чтобы пресечь с их стороны попытки оспорить титул старшего после ее смерти.) Наконец, в отличие от Болдуина, который сбежал в лоно Церкви от нежелательного брака. Айвара заставили надеть капюшон послушника, потому что он любил Лиат и она любила его. Он обязательно забрал бы ее от Хью, но этот подлец отправил его в монастырь, убрав подальше от себя и одновременно отомстив.
Нет, он не боялся суровости монастырского быта. Боль служила ему ежедневным напоминанием, что он обязательно отомстит Хью и спасет от него Лиат. Неважно, что этот мерзавец занимает гораздо более высокое положение, чем он, младший сын графа. Неважно, что мать Хью — могущественная маркграфиня, приближенная короля Генриха и его любимица.
Ненавидя Кведлинхейм, Айвар поддерживал в себе силы для ненависти к Хью. Когда-нибудь он отомстит.
