У него это получалось более ловко — возможно, потому, что он шел по моим следам. За собой он тащил на поводьях коня. Тот упирался, вертел головой, ворочал глазами и фыркал. Однако время от времени конь поворачивал голову так, чтобы видеть идущего сзади тролля, и убыстрял шаг — понимая, что предательски податливая земля — наименьшее из двух зол.
Жильбер вывел коня на твердую почву и оглянулся.
— Может, нам стоит помочь ему? — проговорил он, хмуро глядя на ковыляющего по грязи тролля.
— Ты что, сбрендил? — вырвалось у меня. — Кому помочь? Чудовищу, которое и глазом не моргнув сожрет нас на завтрак, и притом без кетчупа? Кроме всего прочего, мы же решили удрать от него, помнишь?
— Это верно, — согласился Жильбер, однако по лицу было видно, что ему это не по нраву. — Даже врага нечестно вот так бросать.
— Ничего, ты свыкнешься с этой мыслью, — утешил я его. — Послушай, твой конь в состоянии какое-то время выдержать двоих? Я бы ни за что не стал бы его утруждать, но уж больно хочется оторваться на пару-тройку миль от Унылика.
— Как пожелаешь, — вздохнул Жильбер. — Хотя толку от этого не будет. Любое существо, на которое наложено заклятие, будет исполнять свое послушание до конца. — Жильбер крепко ухватил коня за поводья.
Я, к счастью, знал, как взбираться на лошадь — этому я выучился однажды в летнем походе. Но уселся я позади седла.
— Нет, господин Савл! Так не пойдет! Садитесь в седло! — запротестовал Жильбер.
— Слушай, я не законченный идиот, понимаю — чего-чего, а управлять твоей конягой я не сумею. Нет-нет, прошу на переднее сиденье!
Жильбер посмотрел на меня, как на чокнутого, но послушно взлетел в седло, причем так согнул колено, что чуть не угодил мне шпорой по физиономии. Затем он развернул коня от ущелья и тронул поводья. Конь пустился рысью, и мне стало худо от чудовищной тряски.
— А-а-а... у... тебя тут... нет... амортизаторов... на этом... автобусе?
— Не понимаю, о чем ты говоришь, мастер Савл, но я пришпорю коня.
И он вогнал колени в бока Торна. Только я собрался возмутиться, как тряска чудодейственным образом уменьшилась. Я вспомнил, что, когда лошадь идет галопом, трясет меньше. То есть все познается в сравнении, а на самом деле и галопом трясет — будь здоров! И еще я вдруг совершил открытие: я понял, почему кавалерия пересела в седла МакКлеллана. Я покрепче обхватил Жильбера за пояс и обернулся. Ну, конечно — Унылик все еще ковырялся в грязи. Мы уезжали все дальше и дальше от него. Я немного успокоился, зубы перестали стучать. Я стал смотреть вперед, искренне надеясь, что буду жив к тому времени, когда мы докуда-нибудь доскачем.
Выдержки у меня хватило минут на пятнадцать.
— Все, — сказал я. — Пару миль-то мы проскакали?
— Проскакали, — с готовностью отозвался Жильбер. — Думаете, достаточно, господин Савл?
— Вполне, — ответил я сквозь стиснутые зубы. Пережив переход коня с галопа на рысь и шаг, я радостно слез с крупа. — Теперь он, наверное, нас потеряет.
— Боюсь, что нет. — Жильбер тоже стал слезать с коня.
— Эй, ты что это придумываешь? Вовсе ни к чему тебе идти пешком.
— Но ты мой... руководитель!
— Во всяком случае, я ничем не лучше тебя — я всего лишь старше. Оставайся в седле. В конце концов, вооружен-то ты.
— Да какое уж там вооружение, — смутился Жильбер. — И все же, чародей Савл, мой долг предупредить тебя, что расстояние не остановит тролля — заклятого и незаклятого в равной мере.
Ничего веселого. И главное — я что-то не особенно верил в то, что Унылик заклят. Да, я знаю, что такое принуждение, но еще лучше я знаю, что такое желание плотно покушать, Мы продвигались вперед, обмениваясь биографическими сведениями, и я затронул тему планов на будущее.
Жильбер просто сиял, когда начинал разглагольствовать о рыцарской славе и возможности обрести венец мученика. Славный парень — такой самоотверженный. Он начинал мне нравиться, вот только меня все время не покидала мысль — кто-то водит его за нос. Хотя... наверное, Иона испытывал такие же чувства.
Солнце стояло почти в зените, и только я рот открыл, чтобы предложить остановиться и перекусить, как Жильбер оглянулся и сообщил:
— А вот и он.
Я резко обернулся. Так и было: он топал за нами — косматая репка с лапами, похожими на бахилы, и улыбался от уха до уха. Улыбка его была полна пафоса. Мне стоило немалого труда вспомнить, что пафос — это по моей части, а ему это совсем ни к чему.
— Да, видно, от Унылика не избавишься, — заключил я. — Так и так пора завтракать. Давай сделаем привал, передохнем немного. Нападет — ну, значит, нападет, тогда и разберемся. — На самом деле хотелось бы мне разжиться хоть капелькой того равнодушия, которое я выказывал на словах. Присутствие самого настоящего, способного пожрать меня тролля заставляло задуматься о стихосложении, хотя я и не особо верил в то, что тут помогут хоть какие-то стихи.
Но с другой стороны... Если уж в мою галлюцинацию угодили тролли, эльфы, то почему бы тут не оказаться и чудесам? Вот только трудно было представить, что такой противник, как тролль, ответит тебе достойно — то бишь примется слагать стихи.
— Он не нападет, — уверенно заявил Жильбер, покидая седло. — Он заклят.
Да все я прекрасно понимаю — что тут такого непонятного? Маниакально-депрессивное расстройство. Тревожил-то меня как раз маниакальный момент. Ну да ладно.
Я встал такой уверенный с виду — руки в боки (внутри бы мне такой уверенности, как снаружи) — и стоял, пока Жильбер возился с костром. Правда, стоило Унылику подойти поближе, как я ощутил такую знакомую дрожь в поджилках... Но страха я не почувствовал, я вообще ничего не почувствовал. Я перестану дрожать, когда... когда превращусь в желе... а потом...
— Выбился из графика, как я погляжу, — выдавил я, когда тролль поравнялся с нами. Тролль вытаращил глаза.
— Грра-флика?
Ах да, я совсем забыл — у него же со словарным запасом проблемы.
— Тебе понадобилось время, чтобы догнать нас, — выразил я свою мысль проще. — Хотя лучше бы ты этого не делал.
Тролль тупо смотрел на меня.
— Не догоняй нас, — отчетливо выговорил я. — Я не желаю, чтобы ты шел с нами. Уходи. Прочь! Брысь!
Тролль стоял, вылупив глаза, а его широченная улыбка становилась все уже, уже... вот уже и нижняя губища отвисла.
— Ухо-дить? — промолвил он обреченно, и — нет, я вам правду говорю — в уголке одного глаза у него появилась огромная круглая слеза.
На миг внутренняя дрожь чуть было не уступила место жалости, но тут на глаза мне попались острые, как у акулы, зубы тролля, и я сказал:
— Ты пытался сожрать меня. Я не могу тебе верить. И ты мне не нужен.
