Подумав немного, я все же кивнула. В конце концов, за минувший день я видела столько, что уже пора перестать удивляться.
Я вгляделась в застывшее лицо Фальрика.
И что мне делать дальше? Семьи у меня больше нет, дома — тоже, а враги, которые маячили перед глазами последние годы моей жизни, теперь мертвы.
Я не видела своего будущего и не знала, куда идти.
Я перевела взгляд на одевающегося Йена. А может?..
Проводник, нахохлившись и выпятив грудь, медленно вышел из оружейной.
— А, красавец! — с полным гордости голосом сказал он и топнул каблуком тяжелых шнурованных ботинок по полу.
Залия весело присвистнула.
— Гляди-ка, проводник в полном боевом облачении!
Йен поклонился и несколько раз повернулся вокруг своей оси, хвастая заново приобретенной одеждой.
На нем теперь были теплые кожаные брюки, заправленные в ботинки, и крепкая льняная рубаха, а поверх нее он одел странный жилет из сыромятной кожи с глубоким темным капюшоном. Примечательно в нем было то, что задние полы его, сделанные из обычной ткани, обшитой шерстью, доходили до самых лодыжек и у бедра разделялись надвое, походя на крылья.
Йен поднял с земли бамбуковое копье и продел его в специальные ножны на спине, в которых, кроме этого, я заметила два разных клинка, а напротив лопаток, держась на чем-то невидимом, был приторочен грозного вида длинный серп.
— Это тебе пригодится, — Залия перекинула ему пистолет бургомистра, и Йен сразу же вложил его в кобуру, пристегнутую к широкому черному поясу с большой круглой бляхой, рядом с которой висели еще несколько небольших мешочков на завязках и квадратная железная фляга с гравировкой.
Проводник подошел ближе, и я увидела на его шее миниатюрный обсидиановый треугольный кинжал на тонкой красной ниточке.
— Ну, прощай, госпожа Залия, — он ухмыльнулся и крепко обнял берегиню.
Та в ответ чмокнула его в щеку и отстранилась, пожалуй, слишком уж долго задержавшись своими тонкими пальчиками на его ладонях.
Йен напоследок махнул ей рукой и пошел к лестнице. У порога он остановился и выжидающе уставился на меня.
— Ну, ты идешь или нет, девчонка?
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. ПРОКАЗНИК
«Дождь. Темно. В сумрачном ночном небе возвышается над землей серебряный диск полной луны. Ветер южный, холодный. От него трещат кости.
— Отец, пожалуйста, остановись! Хватит, отец, прошу!..
Скрежет стали. Звон клинка. Серебряный росчерк оружия.
Кровь фонтаном хлещет из раны. Тело содрогается в предсмертной агонии. Проходит секунда. Другая. Он мертв. Глаза стекленеющим взором останавливаются на звездах.
Они всегда знали, что я стану убийцей. Но никто из них не предсказал, что первой моей жертвой станет собственный отец…»
— Йен!
Я медленно открыл глаза и посмотрел на хмурое серое небо, с которого бурным потоком шел настоящий первый осенний дождь. Громыхнуло. Серебристая молния расчертила зигзагом сумрак и с треском врезалась в землю в километре от нас.
Она испуганно вздрогнула. Боком я ощущал, как дрожит от холода ее тело, но сама девчонка наотрез отказывалась жаловаться. Упертая.
Я приобнял ее за плечи и прижал к себе, спиной опираясь на ствол одинокого раскосого дерева, росшего на небольшом земляном холмике.
Девчонка благодарно кивнула и положила голову на мою грудь.
— Тебе опять кошмар снился? — сквозь сон спросила она.
Я поджал губы, наблюдая, как с листьев ручьями стекает вода.
— Так больше не может продолжаться, — пробормотал я, нахмурившись.
— Да уж. Спать же невозможно!
— Да не, я не про это. Поднимайся.
Я подхватил ее под руки и легко поставил на ноги, поднимаясь с промерзшей земли.
Она устало протерла глаза костяшками пальцев и по привычке разгладила подол своего платья.
— Пора бы тебя приодеть.
— Зачем? Нормальное платье.
Я усмехнулся.
— Это нормальное платье побывало в таких местах, о которых в приличном обществе говорить стесняются, девчонка! Тем более ты же теперь моя помощница, а выглядишь так, будто только что с помойки вылезла.
— Пошел ты!
— Вот и пойдем. Вместе.
Я поправил на спине копье и серп и натянул на голову капюшон.
— В такой дождь? Да ты совсем рехнулся, Йен, — она понуро поглядела на небо и еще раз зевнула. — До ближайшего города еще четыре дня пути, а под таким дождем мы только промокнем да подхватим чего. Вот тебе это надо? Лично мне — нет. Мне и прыщей по всему тело хватило, когда я в дерьме лазила.
— Ой, да ладно, свели же. Не ной, — я вытолкнул ее под дождь и сам вышел следом. — Пойдем вон по той тропе, видишь? Если мне память не изменяет, к вечеру дойдем до деревушки Скакальки — вот, блин, имечко! — там и остановимся. Может, и деньжат кто подкинет. В конце концов, от принятия закона упырей меньше не стало, это я тебе гарантирую.
Она взглянула на меня исподлобья и сплюнула натекшую в рот воду. Я хохотнул и резво припустил к виднеющейся вдалеке тропинке, громко чапая по грязи ботинками.
— Давай-давай, не отставай. И хватит хандрить. Вон, лучше скажи, что это за растение, — я наугад ткнул в первый попавшийся мне зеленый кустик.
— Э-э-э, мать-и-мачеха?
Я сплюнул и ругнулся.
— Ты издеваешься?
Девчонка раздраженно всплеснула руками.
— Я вообще не понимаю, на кой черт мне учить эти проклятые названия каких-то трав? Я думала, мы тут с чудищами разбираемся, а не всякой фигней страдаем.
— Вот будешь после боя в какой-нибудь канаве лежать, — пригрозил я, — вот распухнет у тебя, допустим, нога от гноя, что ты будешь делать? Конечно, есть вариант отрезать, но, поверь, всем будет очень не хватать твоей прелестной задней конечности — особенно ее филейной части. Ты что, хочешь, чтобы я совсем разочаровался в мире?
Она пнула землю, и вся грязь полетела в меня.
— Но-но, имей уважение к старшим, девчонка!
— Заткнись.
— С радостью. Только скажи мне название.
Девчонка на несколько секунд задумалась, и я спиной ощущал, как ее ненавистный взгляд буравит мою спину, но упорно выжидающе молчал. Ничего-ничего. Как говорится, тяжело в учении, в бою отмазок не будет.
— Птичья гречиха!
— Правильно. Для чего ее используют?
— Для лечения гнойных ран, кожных заболеваний и после тяжелых болезней. Так?
— Так. А теперь вот это. Нет-нет, лучше вон то!
— Ты издеваешься?..
* * *
— Вот мы и на месте, — сказал я, тыкая острием серпа в покосившийся деревянный указатель, на котором на треугольной доске было выбито «Скака…» — дальше, видимо, у художника не хватило идей.
