— Православная. Ещё в Рутене младенцем крестили.
— Не слышал. Какая это должна быть религия, чтобы свою правоту прилюдно выхвалять! Мой-то с семи лет числится за пророком Езу.
Тем временем жениха облачили в подобие мантии роскошного брусничного цвета с искрой, оттеняющего аккуратно заплетенные косы, а у его нареченной забрали саблю и с ног до головы покрыли белой тюлевой занавеской.
— Учти, мейсти, я тебя вовсе не люблю, — шепнул Мейнхарт, становясь рядом с нею.
— А я не собираюсь делать из наказания награду. Учти: в Рутене смертный приговор заменили пожизненным заключением.
— Игна, ты моего юнца не пугай, — Рейнгард выдвинул перед собой осанистого мужа в золотистой парче с обнажённым мечом поверх ладоней в перчатках. Рукоять двуручника была любовно обмотана ремешком из тонкой кожи, от узкой выемки под перекрестьем до закруглённого конца тянулись готические знаки. «Сам прям и дарую прямой путь тому, кто прибегает…» — успела разобрать Галина.
— Вытяните правые руки над эфесом и повторяйте. «Я, Мейнхарт, беру тебя, Галина, в супруги перед лицом сообщества верных». «Я, Галина, беру тебя, Мейнхарт, в супруги перед лицом сообщества верных».
— Исполнено Гартмундом, хозяином Ромалина, над этой парой, отныне и вовеки, — завершил клятву владелец клинка.
А потом все торжественно — надо же, тут и лестница с нормальными ступенями оказалась! — спустились к жаждущей толпе и двинулись посреди, потом впереди неё к Вольному Дому.
«Интересно, какая примета, если угощение для поминок поставить на свадьбу?» — мелькнуло в голове Галины вместе с последними клочьями разума. И улетучилось.
— Неужели тебе, мейсти Галина, нельзя поручить ничего, чтобы это не привело к сокрушительным последствиям? — сказал Юлька, поднимаясь с тронного седалища навстречу гостье. Вопреки придворному обычаю, на ней было платье из буро-красного сукна, отличной выделки, но по внешности простого кроя: от горла до талии облегающее, внизу расширенное трапецией. Пелерина обшита галуном того же оттенка, волосы убраны в круглый чепец.
— Но я ведь исправно доставила вашего дорогого Бьярни ко двору, — возразила она. — Воссоединила распавшуюся было семью, в ознаменование чего была почтена личной аудиенцией.
— Три черненьких чумазеньких чертёнка, — ругнулся король. — Последила бы за своим выговором — сплошные шипяще-свистящие.
— Сами таковы, ваше величие.
— Да ты не стой передо мной, садись. В ногах правды нет, как нет её и выше. Ты хоть понимала конечную цель своего поручения?
— В известной мере, но стеснялась спросить.
— Выдать тебя замуж за этого остолопа и тем приблизить к избранному кругу. Бьярни, имею в виду. На красавчика моя средняя сестрёнка заглядывалась, было дело.
— Но ведь получилось как ни на то? На самом Бьярни и так и эдак заклятие, тут мы не поспели. А его младший брат мне весьма по душе.
— То-то и рядишься напоказ во всё палаческое.
— Чтобы расставить все точки над «i». Мне ещё кинжал за поясом полагается, но ваша стража все равно отнимет.
— Да уж, — Юлиан сморщил губы. — И что — получается у тебя? В смысле подготовка ко вступлению в ряды?
— Орихалхо ещё когда считала меня прирождённой убийцей, — ответила Галина. — Вот я и утвердилась в этом качестве.
— Кто-то считал, что стоило бы тебе посмотреть на казнь помимо своей собственной.
— Правда? Ну, пока это лишь в проекте. Однако меня учат теории. Казнь как средство ввести человека из зверского обратно в человеческое состояние. Управление болью и страхом, которые суть не то, чем кажутся. Балансирование на грани между тем и этим светом, смертью и жизнью, которые составляют двуединство. В этом есть, как ни странно, немалая доля чёрного комизма, возможно даже — романтической иронии.
— Похоже, ты права. Вот посмотри на меня: прямо-таки чувствую, как моё тело чем дальше, тем больше меня убивает. По мере того как наследники растут и оперяются. Так и позывает бросить всё на них и соединиться с отцом и его ба-фархами. Только подрастить бы стоило и Арманта, и Элинара.
— Дети — такая обуза. Главный риск успешного супружества. Наверное, стоит порадоваться, что у меня после Брана таковых не будет.
— А как свёкор к этому относится?
— Говорит, пускай. Приёмышей хватает. Ну и дочку можно будет замуж выдать, если хороша собой получится.
— Чью это дочку?
— Угадай с трёх раз. Сама не могу — чужая тайна.
Но намёк был уловлен и успел прорасти. «Грешит, небось, на Стеллу, — решила Галина. — Законной жене ведь оба пола рожать запретили, только разве такое помнят? А уж податливых крестьянок в окрестности Хольбурга и вовсе без счёта. И бережно опекаемых гулящих барышень».
Тут размышления прервались, потому что им прикатили столик, тяжело груженный серебряным кофейником с чашками и блюдцами, сахарницей, конфетницей, плоским блюдом с имбирными печеньями и горшочком с мёдом.
— Не пойму, в какой степени родства теперь наши оба дома, — продолжал король. — Когда то и дело брали на усыновление со стороны, возьми того же Лойто, а родные детишки воспитывались словно приёмные.
«Он понял. И не возражает. Надо будет ма Верону порадовать».
— Надо будет завтра с Барбе посоветоваться насчёт подмалёвки родословного древа, — говорил тем временем король.
— Он что, в Ромалине?
— Ненадолго приехал. Хочешь повидаться?
Барбе порывисто поднялся навстречу, ответил на поклон таким же точно реверансом:
— Ты прямо как верховный понтифик на картине Рафаэля или Веласкеса. То-то мой верный пёсик обтявкался со страху.
Оторвал щенка от её подола, сунул в корзинку вместе с утешительным призом в виде набитого соломой мяча.
— Чудесно выглядишь. Довольной и успешной.
— Как ни парадоксально, ты угадал.
— И прежняя болезнь тебе не грозит — хоть отнимай тот флакончик с таблетками. Ты их пила?
— Надобности не было. Рейн, правда, покопался в составе. Хвалит как отличное снадобье от мужского бессилия.
— Они тебя учат разбираться в травах? — спросил он деловито. — Королева Эстрелья ведь была более всего медиком. И разыскивать точки для местного обезболивания, и создавать тактильные иллюзии.
— Насчёт иллюзий ты и сам мастер, Барбе.
Галина потянулась со своего места, тронула пальцем складочки по углам губ:
— Это ведь не морщинки, как я было решила, а шрамы.
— Да, я рот от крика порвал, когда ты рожала моего мальчишку, — ответил он серьёзно. — Пришлось наложить швы. Надеюсь, больше такое не повторится. Как, ретив твой благоверный?
