Все-таки зря он ее в это втянул. Знать бы тогда, много лет назад, как оно обернется. И плевать, что сама попросилась. Пережила бы.
Тира всерьез задумалась.
— Он не говорил, что видел, — медленно сказала она. Поразмыслила еще немного. — Думаю, все-таки предчувствие.
Значит, бабка надвое сказала. К тому же, Трюгви мог просто посмотреть на Первого и где-то там, в глубине разума, сложить два и два, толком сам не осознав. И решить, что предчувствие.
— Так что с Первым? — снова спросила Тира. — Если ты видел его сегодня?
— Когда-нибудь непременно умрет, — хмыкнул Альмод. — Но точно не в ближайшее время. Я об этом позаботился.
Болтать она не станет, можно даже не предупреждать. А похвастаться хотелось. Тончайшая работа, на самом-то деле. Он часто смеялся, что везучий, но дело было не только в удачливости. Если подумать, удачу свою он добывал сам.
Только по мере того, как он рассказывал, лицо Тиры становилось все мрачнее.
— Ты сошел с ума. — сказала она, наконец.
— Вот спасибо, — Альмод сделал вид, что обиделся. Впрочем, он и вправду почти обиделся. — Рассказывай тебе.
Она прикусила губу и отвернулась.
— Эй, ты чего? — он попытался обнять, но она вывернулась, вскочила, сжав кулаки.
— Я чего? Это ты чего! Зачем?
Он сплел защиту от лишних ушей, пока на них не начали оглядываться. Двор полупустой, но чужое любопытство — сущая отрава.
— Все же обошлось.
— Обошлось? — закричала она. — Замечательно обошлось. Первый по-прежнему будет сидеть в своем кабинете, ты по-прежнему будешь уходить на прорывы, а я — не знать, вернешься ли. Это ты называешь «обошлось»?
Так вот в чем дело. Трудно ее в этом винить. И все же…
— Я сделал то, что должен был.
— Кому должен? Первому? Когда это ты успел ему задолжать?
— Себе. И своим людям.
— С какой стати ты что-то должен им? И Фроди и Ингрид взрослые люди, а четвертый… ты бы его не взял, если бы он не был способен за себя постоять.
— Я не буду отсиживаться в безопасности ставки, пока те, кого я привел в орден, закрывают прорывы. Я сделал то, что считал нужным. Точка.
— Ты всегда делаешь то, что считаешь нужным. — закричала Тира. — И тебе всегда было наплевать на меня!
Альмод выругался под нос. Понеслось.
— Если бы мне было наплевать, стал бы я…
— Да! Это ты решил, что быть пророком безопасней, чем ходить в отряде! Это ты решил рассказать Первому, что я начала видеть! Ты спросил, хочу ли я пожить чуть дольше такой ценой? Хочу ли я раз за разом прощаться и не знать, удастся ли свидеться? Хочу ли я гадать ночами, жив ли ты еще? Хочу ли я ждать, вернешься ли ты?
— Что ж, значит, я дурак и кругом виноват. — Он резко поднялся. — Не хочешь — не жди.
И пошло оно все к ядреным демонам.
— Я сама его убью! — донеслось в спину.
Альмод оглянулся.
— Я сама… — голос сорвался, и она добавила почти шепотом. — Убью его. И тебе придется занять его место.
— И что потом? — улыбнулся он.
— Плевать, что будет потом, — всхлипнула она. — Ты будешь жить.
Он усмехнулся, качая головой. Шагнул ближе. Тира сорвалась с места, спрятала лицо у него на груди. Альмод обнял в ответ.
— Это ты сошла с ума.
— Да, — сказала она, не поднимая головы. — Я схожу с ума каждый раз, когда тебя нет. Пока мы ходили вместе, было легче.
— Мне — нет, — он погладил ее по волосам. — Хватит. Что сделано, то сделано. Пообещай, что не выкинешь ничего этакого. Самоубийственные глупости — по моей части.
С нее ведь станется.
Тира помотала головой.
— Пообещай, — повторил он. — А я пообещаю, что если болезнь вернется, пальцем не пошевельну, чтобы ее излечить.
— Плетут вообще-то не пальцами. — хмыкнула она.
Он негромко рассмеялся.
— Уела. — глупо, конечно, было надеяться, будто Тира не заметит подвоха. — Хорошо, давай так. Если это место свалится мне в руки, я не буду увиливать. Хотя этакая головная боль мне не нужна, даже если приплатят. Ты не будешь делать… и говорить… и писать, и… словом, никак не попытаешься это ускорить. Я не хочу видеть тебя на виселице.
Она кивнула.
— Ну так мы договорились? — настаивал Альмод.
— Да, — она подняла голову.
— Вот и славно, — он легко коснулся ее губ. — А погода и в самом деле чудесная, грех в четырех стенах сидеть. Пойдем в королевский сад?
Вообще-то туда с улицы не пускали. Но чистильщики они или нет, в конце-то концов?
Глава 12
От Посвящения в памяти осталось лишь напряженное лицо Первого, бесстрастное — Альмода и ободряющая улыбка Тиры. А потом Эрик отхлебнул отвратительное на вкус пойло и мир перестал существовать, превратившись в бесконечный вязкий кошмар, который, попроси кто изложить в подробностях, он тоже не смог бы припомнить. И боль… Почти как та же, что тогда, в Солнечном. Какая, если верить описанием, бывает, когда достанут твари — словно единовременно обжегся огнем, кислотой и крапивой, и все это разливается с кровью по всему телу.
Немудрено, что Кнуд не стал рассказывать — он сам не решился бы признаться, что в голос кричал от боли и страха непонятно перед чем, а потом не решался закрыть глаза в собственной комнате, жалея о том, что соседа где-то носит. В последний раз он так отчаянно и безотчетно боялся на первом курсе, когда парни рассказывали в притихшей спальне истории про пироги с человеческим мясом и медведя на липовой ноге, что скребется в окна по ночам.
Но, хвала милосердному Творцу, Эрик был не один. В первый вечер в комнату за четверть часа до официального отбоя — когда он уже сидел на постели, глядя на светлячок и уговаривая себя, что он взрослый, образованный человек, который не верит ни в какие кошмары из темноты, и потому надо раздеваться и гасить свет, — ввалилась Ингрид, и уволокла в таверну. Он попытался было отнекиваться, но она рассмеялась: мол, боишься, что напою и снасильничаю? — и Эрик, зардевшись маковым цветом, пошел с ней.
В таверне обнаружился Фроди, который незамедлительно предложил выпить «за нашего нового брата», да так громко, что слышал весь зал полный народа. И подхватил весь зал, так что пришлось пить не только с Ингрид и Фроди, но и с остальными, поэтому он окосел быстрее, чем когда-либо в жизни и дальнейшее слилось в череду ярких обрывков.
Вот Фроди травит какую-то байку, которую, наверное, не слышал только Эрик, но все смеются так, что трясутся стены, а сам он едва не сползает под стол от хохота. Вот откуда-то появляется лютня, а вот уже он отплясывает в центре круга, а остальные хлопают в ладоши, отбивая такт. Прыжок, еще один, раз-два-три шага, разворот, снова прыжок, мелкими шажками подойти к девушке, стоящей в круге — сегодня они все хорошенькие — поклон, встать на ее место и теперь самому отбивать такт так, что болят ладони.
Вот Ингрид сидит у него на коленях — правда, никак не получается вспомнить, сам ли он ее туда усадил или она взгромоздилась без его помощи, рыжие пряди, пахнущие лакричным леденцом, щекочут лицо, а от поцелуя перехватывает дыхание. Но едва он тянется к шнуровке дублета, получает по рукам: проспись сперва. Девичий смех за спиной: мол, тебе не нужен, давай я приголублю! — и ехидное «перебьешься» прежде, чем Ингрид снова склоняется к его губам.
Вот он висит на плече у Фроди, который волочет его куда-то темным коридором, и рассказывает, что он невероятный балбес, а они все потрясающие ребята, вот еще бы Альмод не вел себя как редкостная сволочь! — а Фроди хохочет и тоже советует проспаться. А потом он приземляется лицом в подушку и проваливается в темноту до утра, уже не думая ни о каких кошмарах.
На следующий вечер Ингрид вытащила на тренировочную площадку. Как будто мало ему было утра, когда две девчонки разделали его под орех! — и сперва прогнала по полосе препятствий, после которой Эрик готов был завалиться на бок, высунув язык, точно уставший пес, а потом заставила отрабатывать новые связки, так что он с трудом дотащился до комнаты и провалился в сон, едва успев раздеться.
