К тому же, она страшно, до смерти устала. Лежа там и глядя в небо. И, весьма возможно, это была просто сентиментальная чушь, которую лучше не говорить вслух.
― «Знаете, я» — что? ― Разумеется, Рон.
― Я просто… Я просто надеюсь, что мы будем друзьями еще долго-долго.
Молчание.
― Рон?
― Ага. Я думаю, все будет окей.
Гермиона улыбнулась. Вот оно — Рон, который с ней полностью согласен. Конечно же, с совершенно неуклюжим совершенством. Я думаю, все будет окей.
Совершенно.
― Гарри, а ты? ― Она слегка повернула голову. ― Ты тоже надеешься, что мы останемся вместе? Когда повзрослеем?
― Наверное.
― Наверное?
― То есть, наверняка. ― Помолчал. Откашлялся. ― То есть, я совершенно уверен.
Ее сердце радостно забилось от этих слов. «Я совершенно уверен».
Прекрасно. Потому что теперь, когда они это сказали, так и должно быть. Они останутся друзьями — вот так, как сейчас, навсегда. Так, потому что нужно позарез, это основа существования, это абсолютно необходимая необходимость.
― Обещаете?
Гарри ответил первым. ― Да.
― Ты тоже, Рон. ― Она толкнула его в бок.
― Ладно, ладно, я обещаю.
― Хорошо.
Она услышала, как Рон перекатился на другой бок и что-то пробормотал Гарри. Что-то насчет «женщин».
И, Мерлин, наверняка она просто слишком устала — действительно очень устала — и слишком счастлива, потому что ей было наплевать. Наверняка. А еще она была в безопасности.
Очень надежно и безопасно — вот так лежать рядом с Роном и Гарри.
* * *
Вот какое воспоминание было у Гермионы. Невероятно драгоценное.
Надежно и безопасно, потому что она знала. И знание согревало.
Она никогда их не потеряет.
Да. И, пожалуйста. Пожалуйста. Кто бы ни был там, наверху. Только они трое.
Сделай так, чтобы это никогда не изменилось.
Сердце Гермионы оборвалось.
Гарри.
* * *
Сколько он простоял за дверью?
«Нет. Пожалуйста. Не смотри так».
― Гарри…
Гермиона никогда больше не хотела видеть его таким. Никогда, до тех пор, пока не перестанет дышать. Ее вдруг пронзила кипящая в нем боль. И он был в ярости. Дикая, слепая ярость.
Он стоял: кулаки стиснуты, губы сжаты, глаза горят. И глядят мимо нее, сквозь нее, упираясь в парня за ее спиной. Гермиона не смела взглянуть, но она была уверена, что Драко тоже на него смотрит. И его глаза тоже горят.
«Скажи что-нибудь».
― Гарри?
«Почему ты так смотришь?
… и сколько ты услышал?
… и почему ты так тяжело дышишь»?
«Ну не очевидно ли? Посмотри на него. Он мог услышать абсолютно все. И, скорее всего, так оно и было. Каждую ядовитую каплю».
Ей захотелось начать оправдываться. — «Это не то, что ты думаешь. Гарри, это не то, прости меня»…
Но он тяжело дышит. Прямо-таки задыхается. Так страшно тяжело. Значит ли это… что он бежал? Может быть, он только что пришел. И, если так, это все меняет. Выходит, он не мог слышать все. Но этот взгляд. Тогда почему он смотрит так странно?
«Я не понимаю, пожалуйста, скажи что-нибудь, что угодно. Скажи, что именно ты слышал, что из того, что он сказал, ты слышал, Гарри, и тогда я смогу что-нибудь ответить, потому что»…
«…нет. Гермиона, пожалуйста, успокойся, пожалуйста, сосредоточься»…
«…потому что я не могу коснуться правды — разве что ты уже ее знаешь… Я не заговорю об этом, если только ты уже не… Не могу рассказать тебе. Не сейчас.
Я не могу сказать тебе правду, Гарри, потому что сама ее не знаю.
Но если ты слышал, слышал Малфоя, тогда ты уже знаешь. Ты знаешь? Ты догадался, Гарри? Я не понимаю. Но ты будешь ненавидеть меня, да? Почему ты так смотришь, это из-за меня? Я хочу попросить прощения, но если ты спросишь, за что, и я не смогу… не смогу сказать тебе, произнести этих слов, потому что сейчас это слишком тяжело, сейчас у меня в голове слишком много всего, я боюсь, я сломаюсь»…
«Гермиона, успокойся»…
«…и, Мерлин, будь добр, перестать так таращиться на Малфоя».
Еще раз, жестче. ― Гарри.
«Ты что, не слышишь? Не понимаешь? Мне надо знать. Мне надо знать, сколько ты слышал. Никто ничего не может сделать, пока я не узнаю, что ты слышал».
Говорят, «молчание оглушает». Но сейчас это не описывало и сотой доли того. Даже тысячной. Это было такое молчание, что, казалось, она уже никогда ничего не услышит.
«Что бы сейчас не случилось, Малфой, это твоя вина. Слышишь? Твоя вина, только твоя, и твоих чертовых слов в моей голове, Малфой, КАЖДОЕ СЛОВО, МАЛФОЙ, КАЖДОЕ ЧЕРТОВО ДЫХАНИЕ».
Потому что. Они жгут.
Как раскаленные угли.
И они все еще звучат в голове. И это что-то другое.
Ровным голосом.
― Пожалуйста. ― Просьба. ― Что случилось, Гарри? ― Тихо. Непостижимо, как ей это удалось. Про себя, она это проорала. ― Ты… Что-то случилось?
«Нет. Не притворяйся, что не понимаешь, почему он так смотрит на Малфоя. Наверняка он слышал его крик. И знает, что ты это знаешь. Так не спрашивай, что случилось, потому что вы оба знаете, что».
И наконец. Наконец.
― Отойди от него, Гермиона. ― Она не помнила у Гарри такого голоса. Он был более низким и хриплым, чем когда-либо.
Что это значит? Это значит, он слышал… сколько?
― Гарри… что случилось? Пожалуйста. Успокойся.
― Я спокоен.
― Нет, ты не…
― Отойди от него, Гермиона.
― Пожалуйста, это просто…
― Заткнись и сейчас же иди сюда!
― Нет! ― На щеках Гермионы выступил багровый румянец. ― До тех пор, пока ты не успокоишься!
Гарри мельком взглянул на нее.
«Посмотри на него. Он чувствует. Разве ты не видишь, что он чувствует твою ложь? От нее комнате уже нечем дышать».
Гермиона выдохнула. ― Пошли отсюда. ― Она осторожно шагнула к нему. ― Мы с Малфоем закончили. Мы закончили, Гарри. Давай, пошли уже.
Гарри опять посмотрел на Драко. Он вообще почти не отрывал от него взгляда. И, Мерлин. Впервые в жизни, она была благодарна Малфою. Потому что он до сих пор ничего не сказал. Интересно, почему? Услышал ее безмолвные молитвы? Или, может быть… еще не пришел в себя после тех, предыдущих слов?
Тех самых, что крутятся, и крутятся, и крутятся в ее собственной голове.
И тут, совершенно естественно, возвращаясь к реальности и прерывая драгоценное молчание:
― Что ты собираешься делать, Поттер? ― Почти выдохнул Драко.
Гермиона напряглась. Гарри уставился на него. Долгим, тяжелым взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Холодно. Зло.
― По-моему, это давно переросло в вонючее шоу Поттера, — протянул Драко. — Так давай же, ускорь процесс и опусти, наконец, занавес. Я сгораю от нетерпения.
