— Максимус, в честь древнегреческого гладиатора, — ответил он.
Глава 16. Аиша показывает зубы
У меня в голове что-то щелкнуло. Я вдруг очень четко увидела, сидящего передо мной мужчину седым, потом рыжим, я даже заплаканную Лиду рядом с ним на секунду увидела. Я тихо отложила ложку и встала. Руки мои дрожали, я нечеловеческим усилием сдерживала себя, чтобы не броситься и не расцарапать благообразное лицо этому Максимусу.
— Что такое? — нахмурился он.
— Я не стану работать на вас, — с плохо сдерживаемым презрением сказала я.
— Это почему? — он насторожился.
— Потому что вы — козел, — тихо сказала я.
Максимус смотрел на меня с минуту, я ждала его реакции, потом разразился хохотом.
— Это многое объясняет! — восклицал он. Это была последняя капля, от ярости я сама себя забыла и залепила ему смачную плюху.
Максимус перестал смеяться и мрачно растирал щеку. Он тоже хорошенько разозлился, побледнел и ноздри его носа стали раздуваться при вдохе.
— У вас была помощница уже один раз, — начала я, — Вы ее соблазнили, увезли на острова, а потом бросили, претворившись умирающим. Вы ее обманули. Она теперь живет под мостом в Неркеле и вспоминает о вас, все, что у нее есть, все, чем она живет — фотография, сделанная в аэропорту. И какая-то лапша, которую вы навешали ей на уши.
— Как ее зовут? — мгновенно собрался Максимус.
— Не скажу! Сами вспоминайте.
— Лида ее зовут, — мгновенно отозвался он, — Я помню ее. Ты не понимаешь, Аиша…
— Может быть! Но она страдает из-за вас. Она думает, что вы живы, чтобы было легче жить. Это прекрасно, что вы живы, я напишу ей письмо, что вы обманули ее.
— И она бросится с того моста, под которым жила, — спокойно ответил Максимус, — Я думал она умнее, а она забыла все, чему я ее учил. Если она не приняла пансиона и живет под мостом, как бродяжка, то она попросту — дура.
С глухим рыком я бросилась на циника через стол, чтобы выцарапать ему лицо. Я была очень зла, но успела только оцарапать ему щеку от уха до подбородка. Максимус тут же схватил меня за запястья. Я повалила стол и стала лягаться. Он забавлялся нашей дракой и очень быстро положил меня на лопатки, одной рукой держал меня за руки, другой за горло. Коленом придавил грудину, а другой ногой едва сдерживал мои попытки лягнуть его.
— Ну, ты даешь, — нервно улыбался он, — Тихо лежи. Я тебя, как котенка придушу, чуешь? Никогда не лезь в драку, особенно с такими драчунами, как я.
Перестань дергаться, говорят тебе!
Со мной произошло то же, что и утром. Кожа вдруг истончилась, и я почувствовала, какой тяжелый этот Максимус, как цепко он сжимает мое горло. Чувство сладкого страха разлилось по мне. Я перестала дергаться. Он еще немного посверлил меня взглядом, чтобы убедиться, что я больше не брошусь на него. Только потом аккуратно встал и поднял меня.
— Ну что, понравилось? — скептически спросил он, поднимая стол.
— Не очень.
— А, то есть все-таки чуточку понравилось, — рассмеялся он, — Дура, ты — дура.
— Зачем вы опять ругаетесь?
— Я просто удивляюсь, до чего должна дойти безалаберность в сочетании с обостренным чувством собственничества и огромным запасом везения. Это надо было нам с тобой встретиться, чтобы мне окончательно разочароваться в Лиде, да еще и получить по мордам за правду.
— Значит, было за что, — фыркнула я.
— Нет, эта наглость все пределы превышает. Лида тебе вообще кто? Сестра? Мать? Хотя скорее сестра, да и то, наверное, не родная.
— Она мне первая хозяйка. Она меня оставила, когда сама уехала сюда. И мы с ней встретились в Неркеле, она помогла мне перебраться через границу.
— О, а это что-то новенькое! Лида, эта правильная педантичная зануда, стала аферисткой? Ты прямо меня к жизни возвращаешь, — насмешливо сказал он.
— Вы совсем ее не любили да? — сказала я возвращаясь с тряпкой, чтобы утрать с пола остатки еды.
— Любил. Я умею любить, — задумчиво сказал Максимус, — Но знаешь, Лида единственная женщина, с которой мне захотелось остаться надолго. Я увез ее на острова поэтому. А потом тут же разочаровался. Из женщины она стала кухаркой. Странная особенность. Стоило нам немного расстаться, как она тут же снова становилась женщиной. Она складывала все, чему я ее учил в какие-то отдаленные шкафчики сознания и доставала при надобности. Но она слишком занималась хозяйством, чем своим совершенствованием. Поэтому я ее и оставил. Я знал, что если я "умру", нам обоим будет легче, ведь я оставлял ее, когда все еще любил. А она девочка умная, она сама бы себе придумала сказочку. Но ей нельзя было забывать то, чему я ее научил, иначе… ну, вот мы имеем то, что имеем.
— А может, вы плохо ее учили?
— Много бы ты понимала, умница! — обиделся Максимус и потер щеку, — больно ты меня. Натуральный Маленький Лев!
— Почему маленький-то?
— Потому что тощая, — коротко ответил он и удалился куда-то. Я домыла пол и, выжимая тряпку, думала о том, что мне сказал этот человек. Выходило, что Лида сама во всем виновата, а он весь такой белый и пушистый. Не может быть, чтобы человек, запросто оставивший возлюбленную, был таким уж паинькой. Тут что-то явно фальшивило, только пока я не могла разобраться, что именно. В одном он был прав: посылать письмо Лиде нельзя, да и куда посылать? В графе адресата писать: "Под северный Нарвельский мост", что ли?
Максиму вернулся с пластырем на щеке, которым закрыл самый глубокий порез.
— Теперь из-за тебя хоть из дома не выходи, — ворчал он.
— Видите, как все удачно складывается. Теперь вы сами меня на работу не возьмете, — поддела я.
— Да, щаз, размечталась, детка. Я теперь тебя вообще никуда не отпущу. Ты, конечно, несколько инфантильная, безалаберная, неряха, к тому же, но я сделаю тебя человеком. За остальное можешь не беспокоиться, чему научила меня история с Лидой так это тому, что каждый должен держаться своего и с помощницами лучше не иметь никаких отношений, кроме деловых.
— Вы же из меня человека делать собираетесь?
— Телесную близость это не предполагает, а посему, почему бы и нет. Не то, чтобы ты не в моем вкусе, просто староват я для тебя, девочка.
— Ну, да. Я так и поняла, — фыркнула я, — Мне-то по сути все равно.
— Да-да, я примерно так тебя и понял, — в тон мне ответил Максимус, а глаза его хитро блеснули, — Когда ты приехала?
— Мне трудно сказать, — Я посчитала, выходило, что третьего дня.
— И сколько раз тебя за это время домогались?
— М-м-м. Считать, те разы, когда меня считали мальчиком?
