— Вот видишь. Нет ничего невозможного, пока ты любишь.
— Это больная любовь, отравленная.
— Ее можно исцелить.
— Нет. Нельзя. Потому что я не верю. Ни единому слову твоему не верю. Слышишь? Ты использовал меня, ты все разрушил, ты… я очень тебя любила, а ты не стоил… не стоишь ничего. Отвези меня домой, или я пойду пешком.
Я попыталась выйти, потому что больше не могла рядом с ним находиться, не могла ни видеть, ни слушать его, ведь еще чуть-чуть, и я поддамся, поверю его словам, поверю, что можно все вернуть. Потому что, как бы хорошо мне не было с Диреевым, с Егором, с тем Егором я хотела прожить всю жизнь. Он был моей половинкой, а этого я не знаю и не хочу знать.
— Ладно, — сдался он, даже руки вверх поднял, показывая, что не станет больше их распускать. — Закрой дверь, пожалуйста.
— Еще раз коснешься меня без разрешения.
— Знаю, знаю, отправишь меня в тундру. Правда с браслетом проблематично будет.
— Ничего, я найду способ, — хмыкнула я, вспомнив мохнатого охранника. Кажется, даже с браслетом, я все еще опасна для окружающих.
— Я тоже, — ответил он.
— Найдешь способ, как отправить меня в тундру?
— Найду способ, чтобы ты начала мне доверять.
— Обломаешься в поисках.
— Ничего, мне не привыкать. К тому же, у меня есть большое преимущество.
— Это какое?
— Узнаешь, скоро.
— Ты такой… самодовольный. Ничего тебя не берет.
— А почему нет? Я свободен, рядом любимая девушка, не обремененная отношениями с моим братом, чего еще желать?
— Может, скромности? Тебе бы не помешало.
— Скромность? Это не про меня.
— Как и совесть. И как тебе без нее живется?
— Прекрасно живется, а вот без тебя хреново.
— Ты можешь хоть минуту прожить без этих намеков? — разозлилась я, не знаю на кого больше, на него или на себя, за то, что мне нравится то, что он говорит.
— Нет, раз нельзя касаться, то я буду рассказывать о том, что чувствую. Хотел бы знать, что чувствуешь ты, но, думаю, не расскажешь.
— Я хочу, чтобы ты скорее меня до дома довез. Специально что ли выбрал окружную дорогу?
— Как ты догадалась? — улыбнулся он, открыто так, по-мальчишески, не знала даже, что он так может. Я даже засмотрелась, а когда поняла, что и он наблюдает, смутилась, покраснела, надулась, отвернулась к окну, да так и не поворачивалась до самого дома. Хотела сразу же выйти, но он остановил:
— Эль, я знаю, это не легко, но попытайся поверить. Я люблю тебя.
Я промолчала. Взяла пакеты с заднего сидения, и пошла к подъезду, не оглядываясь, пусть даже мне этого очень хотелось.
— И давно она так сидит?
— Второй день. Все на стену свою пялится.
— А что на стене?
— Понятия не имею, меня не пускают, а когда она в туалет или на кухню выходит, ее психованный кот шипит и на дверь бросается. Бешеный.
— Ладно. Пойду гляну, что же такого интересного они там рассматривают?
— Элька, Катя пришла, — шепнул мне на ухо Крыс, но я и так слышала их с Женькой разговор. — Пустить?
— Пусти, в конце концов, ее это тоже касается.
Это все от бессонницы. Я думала, чего зря времени пропадать. Решила воспользоваться советом бабушки и заняться чтением, пролистала ту книгу, которую она мне дала о МЭСИ, и первая же иллюстрация в ней повергла в шок. Тот самый зал, где 27 декабря состоится мое убиение. Крыс правда посоветовал не паниковать, мало ли похожих залов, и я вроде прислушалась, но… этот круг на полу я никогда не забуду. Я вырвала картинку из бабушкиной книги, надеюсь, она меня простит за столь варварское отношение к чужой собственности, и повесила на стену, где раньше висели мои любимые репродукции картин. Эта стала первой на стене, за ней появились и другие. И сейчас Катя как раз их рассматривала, хмурилась и совершенно ничего не понимала.
— Что за хрень? — наконец, мысли преобразовались в очень правильный вопрос.
— У Омара видение было и это оно.
— Пояснить не хочешь?
Я поднялась, подошла к заполненной бумажками стене и начала рассказывать.
— А эти люди?
— Жертвы, как ты и я.
— Погоди, я уже видела эту девушку, — постучала пальцем по портрету Кристины, Катя. — Только не помню, где.
— Она — хранитель.
— И этого тоже видела, — указала она на парня с рогами, а потом и на остальных. — И эту, и этого, и его тоже, блин, да я почти всех их знаю.
— И? Кто эти люди?
— Дети членов Совета.
Ничего себе поворот.
— Все?
— Почти.
Катя сорвала все портреты, даже Егора и Диреева и разложила их на семь родов, семь рас, и только шесть членов совета:
— Венера Дарин — дочь Михаила.
— Вампирша. Довелось мне однажды с ней повстречаться. Обещала мне глотку перегрызть.
— Узнаю Веньку, — хмыкнула Катя.
— Вы знакомы? — удивилась я.
— Тусовались одно время вместе. Но она совсем без башни и очень кичится своим происхождением.
— Кать, а как у вампиров могут появиться дети? Я думала — это невозможно.
— Вампиры не порождение зла, как все думают. И они производное от магов и демонов. Что-то среднее. Их кровь ядовита — это правда, и да, если выпьешь ее и умрешь, то станешь вампиром, в остальном же, все бред. Они не бессмертны, но очень живучи, они не боятся темноты, но недолюбливают ее, они отражаются в зеркале, и совершенно не боятся чеснока. И ходят в церковь, представляешь?
— Это все понятно, но дети.
— Здесь мужчине проще. От него может зачать любая, а женщине выносить, а тем более родить ребенка крайне сложно. Поэтому помимо инициации и обращений, в основном популяция клыкастых пополняется за счет спаривания мужчин вампиров с магичками или демоницами.
— И эта Венера одна из таких?
— Да. Естественно рожденные вампиры более сильные, более выносливые, более неустойчивые. А лицензия на рождение стоит не просто дорого, неимоверно дорого.
— Лицензия на рождение? — совсем я запуталась с этими детородными правилами вампиров.
— Ну, это что-то вроде лицензии на инициацию. Мессир выбирает себе ученика, и пока новообращенный не достигнет определенного возраста, мессир полностью за него отвечает. Если его ученик ненароком прибьет кого-то, накажут учителя. Если совершит преступление из разряда ужасных, и мессира и ученика будут судить, и могут казнить обоих. С рожденными так не получается. Их невозможно контролировать, поэтому на рождение введен строжайший запрет. А если захочешь, придется заплатить. Очень много. Некоторые столетиями копят на такое разрешение.
— А некоторым и платить не нужно.
