— Да ты хоть знаешь, кто я?! — задохнулся от возмущения голем. — Я аршинник Казантул, ганзейский негоциант, всем местным горам хозяин! Да я каждый месяц пирую в Чернодворце, по правую длань от государя-императора!
— Знаем мы, как ты пируешь, — отвечал гном, — под столом на карачках прячешься и глодаешь кости, что бояре на пол кидают.
Он явно хотел добавить, что еще сподручно делать на четвереньках, но посмотрел на девушку и смолчал, а вместо этого рявкнул:
— Как ты смел явиться сюда, в главную кузню крепости, куда ни боярам, ни даже наместнику ходу нет?!
— Есть у меня бумаги, — ответил голем, — за подписью казначея и командира стражи.
Казантул махнул перед носом Торвальда свитком с круглой алой печатью.
— Сим дается мне право обыскать крепость, всю, сверху донизу, до малейшего уголка!
— Ты бумажку свою потеснее в трубочку-то сверни, — отозвался гном, — и в попу себе засунь, чтобы мимо горшка не промазать. Я не боюсь ни тебя, ни Руфуса, а этого крысяка счас за хвост поймаю и кину в домну.
Шпион, испугавшись, спрятался за спиной у голема.
— Значит, не боишься меня? — прошипел Казантул.
Он наклонился к гному так низко, что их глаза встретились.
— А меня бояться не надо; бойся ее.
Багряно-черные всполохи заметались по кузне.
Люто завыл, засвистел, пронзительный ветер, заскрипели доспехи, стали биться о стены мечи и боевые секиры.
Диким, бешеным хохотом зашлись где-то далеко упыри.
В центре ковальни, на гранитном полу, закружилось темное, дымящееся кольцо, в центре его поднялась старуха, горбатая и седая, в длинной белой епанче, с воротником из сушеных человечьих кистей.
Она опиралась на длинную кривую клюку, и, присмотревшись, я понял, что посох был свит из кишок и жил, с вкраплениями живых распахнутых глаз.
— Духи и полудухи, — проскрипела колдунья, — крючедуши и аггелы, силой шести Исходов, что хуже смерти, велю вам — явитесь мне и служите!
Торвальд попятился, шепча глухие проклятия.
Пол задрожал и треснул; из глубоких провалов начали выползать уродливые, мерзкие существа. Каждое — размером с турецкий большой барабан, их круглые, приплюснутые тела покрывала густая плесень.
В центре спины открывался голодный глаз, обрамленный гниющей плотью.
Восемь человеческих рук, изломанные, словно паучьи лапы, росли вокруг пульсирующего туловища, а между ними торчали человеческие же носы, жадно ловящее каждый запах.
Многие из них были искалечены, — сломаны, прижжены железом или наполовину отрублены.
— Ищите, слуги мои! — прошипела ведьма. — Ищите и достаньте мне беглеца!
Несколько мерзких тварей разбежались по кузне.
Двигались они быстро, словно сороконожки.
— Нет, нет! — загромыхал Торвальд. — Прочь из моей ковальни!
Кинувшись к стене, гном сорвал секиру, чьи лезвия носили те же гербы, что и двери кузницы.
Взмахнув двойным топором, он бросился на колдунью.
Ярко вспыхнуло магическое кольцо, и Торвальда отшвырнуло в сторону.
— Ищите, ищите, — шептала ведьма. — Именем Белиала, Карро и Аббадона…
Твари были повсюду.
Ползали по мраморным стенам, сновали по закопченному потолку, с грохотом роняли доспехи, забирались внутрь кораценских панцырей и жадно обнюхивали гномьи молоты.
Крики и визг чудовищ — резкие, словно мокрым кинжалом по щиту, шорох и топот паучьих лап наполнили кузню.
Я опустил голову.
Нельзя было вмешиваться, этим я бы только навредил Торвальду.
— Ну, здесь он, здесь? — торопил Казантул.
Если не можешь истребить зло, уходи.
Если невозможно и это, просто исчезни.
Я глубоко вздохнул.
Справа от меня, у стены из багряных мраморных квадров, стоял зерцальный доспех.
Лица людей мелькали на нем — бородатые варвары с острыми топорами-сагарисами, гневные, суровые гномы в шлемах-черепниках с острыми зубцами, посохи магов искрились кривыми молниями, и тени драконов скользили над полем боя.
Склонив голову, я всматривался в видения прошлого, пока не отыскал в них себя. Мы встретились взглядами, и отблески ушедшего таяли, пока не осталось лишь мое отражение.
Чем глубже ты заглядываешь в свою душу, тем нереальней становишься и тем больше сил обретает твой зеркальный двойник; яркий фантом вырос подле меня, а сам я растаял.
Никто не заметил этого.
Всем казалось, что я по-прежнему там, у длинного верстака с распоротым големом.
Осторожно, стараясь не сбить пузатые ламилляры и начищенные бриганты, я проскользнул по кузне и оказался у плавильной печи.
Теперь за ее громадой, в дыму и отблесках пламени, ведьма и купец не могли увидеть меня. Я коснулся гудящей стенки, и домна медленно отворилась.
Внутри была потайная комната.
Это древняя хитрость гномов — никто не рискнет приблизиться к ревущему горну.
Прячься там, где побоятся тебя искать.
В закуте сидел скарбник.
Испуганно вжался в угол и смотрел на меня, закрываясь кайлом — шахтерской острой киркой.
Ростом был меньше Торвальда, но шире в плечах. Русую бороду вязал в три пряди, и на конце каждой покачивался адамантовый амулет.
Щеки и шея грязные, черные, словно беглец и впрямь подгорел в печи, но я знал, что на самом деле это угольная пыль, прямо из шахты.
Кирка казалась простой, и только на рукояти медузьим глазом темнела печать Ордена вольных каменотесов.
В углу стояла миска с застывшей кашей, резная деревянная ложка валялась рядом. Полупустая бутыль с гномьей можжевеловкой, видно, беглеца застали за трапезой, да он так и забрался в тайник с едой.
— Прочь, прочь, нечистый! — зашептал скарбник.
— Шею сперва помой, а потом уж других называй нечистыми.
Я вошел в домну.
Стены потайной комнаты гудели и вздрагивали. Там и здесь растекались алые прожилки.
Время от времени часть переборки таяла, и бурлящий, расплавленный адамантий сиял сквозь рваную прорешь, но он не мог просочиться внутрь — покорный воле гномьего кузнеца.
По крайней мере, я на это надеялся.
— Тихо, — приказал я.
Плотно закрыл за собой потайную дверь.
Скарбник меня не слышал.
Сжался в своем углу, блестя маленькими ртутными глазами. Рот его исказился, костяшки пальцев на рукояти кирки мучительно побелели.
Потом он вдруг прыгнул, замахнулся кайлом, метя прямо мне в голову.
Я вздохнул, поймал горе-воителя, как расшалившегося кота, и опустил на пол.
Отобрал кирку.
— Слушай меня внимательно, — сказал я.
