Первым, что он увидел, был обращенный на него взгляд смутно знакомого велльского мужа. Муж этот сидел у очага, помешивая ложкой в булькавшем котелке. Обнаружив, что на него смотрят в ответ, велл отвернулся и с повышенным усердием принялся колупаться в густой и пахучей похлебке.
Альвах почувствовал, как у него подводит живот, который, должно быть, так втянулся от голода, что уже прирос к спине.
- Лей милосерден, ниспослав нам доброе утро, - поприветствовал романа велл, склоняясь над котлом. – Я приготовил тебе одежду. Если сможешь подняться – облачись, и будем завтракать, что Светлый дал.
Альвах скосил глаза на лежавшее в головах его низкого широкого ложа женское крестьянское платье, и возмущение против такого облачения поднялось к самому его горлу.
Меж тем, хозяин дома ждал, повернувшись спиной. Альвах глубоко вздохнул и, в который раз переборов свою природу, откинул укрывавшую его большую медвежью шкуру. Потом потянулся к платью и, повертев его в руках так и эдак, принялся кое-как напяливать на себя. Ему множество раз выпадало удовольствие разоблачать женщин, но облачаться в подобное самому – еще никогда.
Натянув платье, благо, оно оказалось больше, чем если бы приходилось впору, Альвах расправил его на себе. Спустив ноги с ложа на устилавшую пол шкуру, он поднялся. На миг мир поплыл у него перед глазами. Но это скоро минулось. С удивлением роман обнаружил, что боли, даже самые сильные, прошли.
- Ты проспала почти четыре дня, - словно услышав его мысли, проговорил велльский спаситель, старательно помешивая похлебку. – Я тревожился. Но решил, все же, не будить. Во сне… раны… быстрее затягиваются.
Альвах огляделся. Комната, в которой он отлеживался столько времени, была, должно быть, самой большой и самой главной в доме. Она одновременно служила хозяину кухней и спальным местом. Пол устилали несколько шкур. Шкуры занавешивали стены. Шкурами было укрыто ложе, на котором спал бывший Инквизитор. Ближе к большому очагу на двух низких столиках была выставлена кухонная утварь. Утварь стояла и вокруг очага просто на полу. В углу обретались несколько ящиков и один на другом лежали мешки. По всей видимости, с провизией. С потолка свисало несколько пучков духмяных трав, вперемешку со связками чеснока. В дальнем конце комнаты имелась дверь, которая теперь была плотно затворена. Находившееся в комнате могло говорить о зажиточности, но неприхотливости хозяина, который, как можно было судить, жил в доме один. И один он пробыл достаточно давно.
- Там еще туфли, у ложа, - велл осторожно обернулся. – Ну, как, платье подошло? Оно… я когда-то купил его в столице, для моей невесты, - зачем-то поделился он. – Но Писки… больше нет. А ты… есть.
Альвах, который отыскивал обещанные туфли под ложем, стоя на четвереньках, замер. Недавнее знакомство с де-принцем научило его внимательнее слушать то, как с ним говорили мужчины. Однако велл снова замолчал и бывший Инквизитор, найдя то, что искал, сунул ноги в ладно сшитую обувку – с гибкой, толстой кожаной подошвой и меховой оторочкой. Как раз по его теперешней маленькой ноге.
- Нравится? – велл постучал ложкой по краю котелка. – Ты, надеюсь, не сердишься… Пока ты спала, я снял мерку и сшил их для тебя. У меня в доме туфель на тебя было бы не сыскать. У Писки… нога была побольше.
Альвах покосился, но решил пока принимать заботу мужей, как данность. К тому же, обувка была действительно удобной. Тем временем, хозяин дома достал две мисы и ложки. Расставив это все на столе, он на время вышел, но тут же вернулся со средних размеров кувшином и кружками.
- От старосты всегда посыльный в это время с молоком, - он щедро бухнул похлебки в мису и принялся нарезать хлеб. – У меня, конечно, не богато, но… раздели со мной трапезу – какая есть.
Звать дважды не пришлось. Давно ожидавший этого приглашения Альвах мгновенно оказался за столом. И, спустя время, он и велл совместно отдавали дань похлебке и прочему, что выставил перед гостьей хозяин дома.
- А ты молчунья, - временами поглядывавший на Альваха велл справился со своей, и уже дважды подливал гостье похлебку. – Погоди, стой, нельзя сразу так много!
Это Альвах понимал и сам. Но пища – впервые за много дней, горячая, текучая, настоящая, заставляла забывать об осторожности, небесным нектаром стекая в его урчавшее не хуже мужеского, женское брюхо. С трудом он заставил себя отложить ложку, но зато – придвинул ближе молоко и хлеб.
Велльский охотник смотрел на разор, что учинила за столом его гостья, с благосклонностью.
- Благодарность наша Светлому, тебе понравилась моя стряпня. Может теперь, когда мы разделили хлеб… ты скажешь свое имя? Я – Ахивир Дубовик, здешний охотник. Живу с того, что добуду сам… и местные иногда приносят дары за… некоторые услуги с моей стороны. А ты? Как зовут тебя?
Альвах дожевал и запил кусок из кружки. После, вытерев рот, он молча указал на свое горло и развел руками.
Охотник Ахивир понимающе поднял брови.
- Вот оно в чем дело. А я-то гадаю – отчего ты все молчишь? Ты… нема с рождения?
Альвах качнул головой. Ахивир понял его по-своему.
- Это… сделал с тобой сын короля? Ты… потеряла речь из-за того, что он…
Гостья нахмурилась. Охотник не договорил, очевидно, сам застыдившись своего вопроса. Отодвинув скамью, он поднялся и принялся нарочито громко убирать со стола.
- Ты… отдохни, - не поднимая глаз, предложил он. – Тебе нужно… потом, когда ты окончательно поправишься, тогда и…
Он сгреб посуду и с ней в охапку вышел за дверь. Альвах проводил его взглядом. Ложиться опять ему не хотелось. Боли, похоже, ушли окончательно. Роман огляделся. Ничего, способного вызвать интерес или помочь времяпровождению, в комнате не было. За исключением, разве что, двери, которая вела не на двор, а в следующую комнату.
Альвах выбрался из-за стола. Попутно он вынуждено сумел оценить достоинства и недостатки женской одежды. Юбка мешала, задевая все подряд. Зацепившись подолом за скамью, Альвах едва ее не перевернул. Зато шнуровка спереди крепко стискивала груди, препятствуя их колыханию, которое всегда было неослабевающим источником раздражения для бывшего Инквизитора. С благодарностью к Ахивиру чувствуя теплые, приятные волны, разбегавшиеся по телу от сытого нутра, Альвах миновал холодную комнату, как называли веллы малый деревянный закут перед дверью, и вышел на улицу.
Хозяин обнаружился тут же. Велл успел вымыть посуду и даже сложить ее в стопку рядом с собой. Сам он сидел на отесанном покатом бревне, вытянув ногу. Альвах обвел взглядом его двор. Если бы не распорки и чан, что теперь были убраны в сарай, двор мало что мог бы сказать о занятиях владельца. Ахивир жил один, и на жизнь ему явно хватало. Прочее же мало заботило одинокого охотника. Из уже услышанного, роман догадался, что у велла была невеста, некая Писка, которая, должно быть, погибла. Судя по многому, из-за ее гибели Ахивир, которому летами по велльским меркам уже полагалось быть главой семейства и отцом не менее двух, а то и трех детей, затворился в своем горе, равнодушный ко многим людским радостям. То, как он отказался от щедрой награды принца, могло говорить только в пользу догадок Альваха.
