Когда я вернусь. Он не знал, что я в Бостоне. Заклинание бессознательно притащило его сюда.
На секунду я позволила себе забыть о «крюке» и насладиться ощущением, будто парень по-настоящему строчит мне эсэмэску с предложением встретиться. В сердце потеплело. Слова распустились прекрасным цветком.
Я понимала, что это всего лишь текст. Однако они напомнили мне о первых днях дружбы с Ари и Дианой, когда нам было по-настоящему весело вместе, и нас не разделяли холод и отчуждение. В те времена каждая встреча казалась новым приключением.
Полным новых возможностей.
После пикника прошло полторы недели. До 1 августа и нашего отъезда в Нью-Йорк оставалось меньше трех. Я поехала на пляж и пришла в то самое место, где меня нашла Эхо.
Я сидела на песке все то время, пока шли занятия в классе. Все девяносто минут. Джесс думала, что я на занятиях. Я разглядывала чаек и туристов, пытаясь придумать, как заставить Эхо отстать от меня. Туда, где упала Диана, я старалась не смотреть, но чем дольше я сидела без дела, тем сильнее в голову лезли мысли о том, что будет дальше, если я не начну что-то предпринимать.
1. Я никогда не смогу справиться с побочными эффектами.
2. Эхо расскажет всем о том, что я стерла воспоминания об Уине.
3. Люди будут в ярости/растеряны/испытывать отвращение.
4. Танцевать я больше никогда не смогу.
5. Возможно, мне никогда не удастся выбраться с Кейп-Кода.
6. Если выбраться все же удастся, из корпуса юниоров Манхэттенского балета меня вышвырнут в первый же день.
7. Я останусь пустым местом и так и умру здесь, ничего не достигнув в жизни.
Ни одной из этих печальных мыслей мне не хотелось делиться с доктором Питтс, к которой заставила меня пойти Джесс. Явившись на встречу, я вновь ее разочаровала. Никаких откровений. Внезапных признаний. Рассказов о личном. Никаких изъявлений фальшивого горя. Я старалась побыстрее закончить разговор, чтобы снова практиковаться в танцах, но для того, чтобы потянуть время, нужно было что-то говорить.
— Я уже не та девочка, — сказала я. Чем более дикой и апокалиптичной была ложь, тем легче было ее озвучивать.
— Что ты имеешь в виду?
Ах-ох.
— Я имею в виду… Я чувствую себя другой. До смерти Уина я была одна, а теперь другая.
— Другая в каком смысле?
Иногда мне казалось, что доктор Питтс видит меня насквозь. Что она подозревает меня в неискренности.
— В балете некоторым девочкам приходится уходить после того, как они достигают половой зрелости. И вовсе не из-за того, что у них появилась грудь или они стали выше ростом. У них появляется страх. Рассудок не позволяет им прыгать как раньше, или же они боятся потерять равновесие.
— Это случилось и с тобой?
— Нет. — Я округлила глаза. — Это метафора.
— Метафора на что?
Я моргнула.
— Ну. Мне кажется, люди, у которых в жизни случаются потери, резкие изменения или что-то в этом роде, уходят в скорбь или начинают странно себя вести. А некоторые — такие, как я — хоть и отличаются от остальных, но не позволяют горю полностью себя захватить. — Это звучало неплохо.
— То есть ты не считаешь, что потеря близких тебя изменила? — Она постучала по блокноту серебристой ручкой. — Горевать из-за чьей-то смерти — удел слабых людей?
Я пожала плечами.
Доктор Питтс подалась вперед, закутанная в шарф, словно мамочка. Я даже не могла определить, худая она или толстая. На ней вечно были эти шарфы, просторные брюки и высокие ботинки. Точно определить их высоту не представлялось возможным, поскольку голенище скрывали штаны.
— Горе — это не слабость, Ари. Его нельзя отбросить в сторону или уничтожить. Да, оно может тебя изменить, но это нормально — люди так развиваются, растут. Меня беспокоит то, что ты это отрицаешь.
Я почувствовала, как лицо залила краска.
— Я ничего не отрицаю. Я… мисс Уин.
— Правда?
— Да, правда! Возможно, я и не пребываю в прострации целыми днями, но это не значит, что я не переживаю. Что вы вообще за врач, если настаиваете, что я должна страдать так же, как все остальные? Я переживаю горе собственным способом.
Несколько секунд доктор Питтс выглядела удовлетворенной, что невероятно выводило меня из себя.
— Гнев — это хорошо, — заявила она, и у меня тут же возникло жгучее желание перевернуть кофейный столик и выскочить вон. Если в ее планы входило довести меня до белого каления, что ж, браво. — Расскажи мне о своих родителях.
— Нет, — выплюнула я прежде, чем успела взять себя в руки.
— Почему нет?
— Они умерли почти десять лет назад. Это не важно.
— Ты потеряла их. Ты потеряла Уина. Есть из-за чего злиться.
— Я злюсь на вас, а не из-за того, что люди умирают!
Она кивнула так, словно ей постоянно признавались в подобных чувствах. Может, так оно и было.
Я заставила себя откинуться на спинку дивана. По моим ощущениям движение вышло плавным и спокойным. Мне хотелось показать, что я чувствую себя, как дома. Однако я прекрасно понимала, что доктору Питтс я, возможно, напротив, кажусь злой и дерганой. Как это и было на самом деле.
Я вспомнила о своих новых записях. Каждое утро я вставала, поворачивалась к камере, включала какую-нибудь музыку и пыталась выполнить несколько танцевальных комбинаций: что-нибудь случайное, пробное задание для Института, даже хореографический кусок из прошлогоднего мюзикла. Я все это прекрасно помнила. И мысленно могла представить.
Я через силу выполняла каждое движение, спотыкалась и падала, но продолжала двигаться, хотя и понимала, что будет на камере. Я и пародия на балет. Я, напоминающая одну из тех девочек, которые в пубертатный период теряют уверенность в себе, только в сто раз хуже, потому что уверенность осталась при мне — я потеряла контроль над собой.
В танце, чтобы суметь выразить эмоции, которые несет музыка, необходимо ее прочувствовать. Я должна была показать любовь, страх, гнев, счастье и все, чего требовал этот кусок. Музыка выводила чувства на передний план, а алхимический процесс в моей голове преобразовывал их в шаги и движения, чтобы те, кто на меня смотрит, переживали эти чувства вместе со мной.
Теперь, хотя мне и казалось, что я ощущаю любовь, страх, гнев, счастье или что-то еще, но мозг не мог трансформировать эти чувства в движения и жесты. Я потеряла связь.
Поудобнее устроившись на диване у доктора Питтс, я изо всех сил старалась выглядеть равнодушной, словно присела на этот диван случайно, просто так.
Мне вдруг пришло в голову, что, если я не найду способ остановить Эхо, ходить к психотерапевту мне больше не придется. После того как она всем разболтает, доктор Питтс больше не станет побуждать меня к выражению скорби и пытать по поводу Уина. Это было бы здорово. Возможно, это было единственной хорошей новостью.
