Магией драконов.
Какие сюрпризы дожидаются незваных гостей — не подскажет даже Сила Мира. Что ж, еще шаг вперед — и будь что будет… Незачем человеку, лишившемуся родины и Храма, коптить небо дальше. Мучиться над незаживающими ранами прошлых ошибок и бесчисленных потерь. Только шагнуть через обрыв — и все. А что еще? Любимая далеко-далеко на юге, наверное, она еще не пересекла Стылые Холмы. Эрхавен… А для Эрхавена он сделал воистину все, что может сделать один человек и даже больше. Жаль только, требуется куда больше, чем возможно, а магию все равно не переборешь…
И словно кто-то другой возражает: «Магия? Может быть, кто-то хочет, чтобы я не добрался до цели?»
Взмывает знакомая по площади Ратуши в Эрхавене, Таваллену, лесу под Ствангаром-городом, Нехавенду боевая злость. «Хотите, чтоб я сам победу на блюдечке принес в виде разбившегося трупа? Хрен вам, кто бы вы ни были. Попробуйте одолеть меня в бою».
Морок рассеивается. С ним куда-то исчезает и постыдная дрожь в руках. Снова он становится тем, кем был, бросаясь в одиночку против обезумевшего Нехавенда. Юноша перехватывает поудобнее рукоять и шагает вперед. Наваждение не возвращается.
Тетрик ощутимо веселеет. Он снова в бою, а бой — как раз то, что надо, чтобы отогнать непрошеную усталь и тоску. Пусть про врага известно лишь то, что он очень силен, это уже второстепенное. «Самый страшный враг — ты сам: твоя лень, глупость, трусость, подлость. Одолей его, и станешь непобедимым» — говорил когда-то отец. Потом, уже в применении к танцу, то же самое не уставала повторять Налини.
Сами собой вспоминаются навыки, привитые Левдастом — он идет вперед особым рыскающим зигзагом, чтобы не облегчать жизнь арбалетчикам, буде таковые найдутся.
Арбалетчики не нашлись, зато там, где он оказался бы, если бы шел прямо, наземь падает здоровенная глыба, с оглушительным грохотом раскалывается. Крупные осколки рикошетят о кольчугу, но древняя орочья броня выдеривает. Не оглядываясь на глыбу, Тетрик шагает дальше.
Больше сюрпризов нет. Пещера оказывается больше, чем казалось снаружи, Тетрик мимоходом поражается, как она поместилась в небольшом, в общем-то, скальном пике. За первым залом обнаруживается второй, за ним третий, дальше и вовсе невероятный шкуродер, куда Тетрик пролезает с превеликим трудом…
Кто знает, сколько он блуждал в абсолютном мраке? Час? День? Или месяц, а то и год? Чувство времени и направления исчезло. Может быть, копий пятьдесят, а может, многие мили. Тетрик минует поворот и встает, как вкопанный: кажется, он оказался в ином мире, как не совсем заслуженно говорится в таких случаях, лучшем, чем наш.
Колоссальная пещера, наверное, в полмили высотой. Стены усыпаны бриллиантами — даже дворец Элрика Бонара кажется почерневшей, покосившейся развалюхой, на которые он насмотрелся еще в новом городе Эрхавена.
Под могучим каменным сводом в воздухе парят огромные полупрозрачные шары, источающие голубоватый свет, как перед холодным и ясным апрельским рассветом). Свет отражается от рассыпанных по полу разноцветных бриллиантов, монет, манит прикоснуться расшитая золотом одежда, достойная Императора Ствангарского, ошеломляет богато инкрустированная драгоценностями, золотом и серебром утварь. Голубоватое сияние, преломляясь в бриллиантах, отражаясь от золота и серебра, обретает разнообразные, теплые оттенки, его отблески пляшут на сводах пещеры. Но больше всего приковывает взор огромный, с голову Тетрика, алмаз, свет плавающих под потолком светящихся сфер пляшет в его прозрачной глубине, словно заплутав и запутавшись, как в сети, в бесчисленных, геометрически-точных гранях… Один алмаз, наверное, стоит все состояние Бонаров, и впридачу — Бертье и Одаллини (а то и вовсе не имеет цены).
Светло даже не как в эрхавенский летний полдень. Гораздо, гораздо светлее. Похожее чувство можно испытать лишь глядя на море, поверхность которого сияет под полуденным солнцем.
Тетрик щурит слезящиеся, отвыкшие от яркого света глаза. Когда же решается открыть, видит, что вся роскошь — для отвода глаз. Чтобы грабители — буде такие найдутся, да еще дойдут сюда, в последнюю очередь обратили внимание на скромный то ли пьедестал, то ли алтарь, где в стеклянном колпаке лежит нечто, что (подсказывает Тетрику чутье) содержит ключ к разгадке тайны этих мест. Он приглядывается — и поражается: небольшой, с кулак величиной, вишневого цвета пористый и невзрачный камень, напоминающий не бриллиант, а спекшийся от немыслимого жара в стекло обломок кирпича.
Но Тетрику уже ясно, что именно этот обломок — и есть то, ради чего каждый год мучительно гибнут девственницы и распутницы народа орков, остальных каждую весну косит голод, а драконы вымирают. Из-за чего орки не могут покинуть проклятые острова, а те, кто пытаются его достать, исчезают.
…Размышления Тетрика обрывает жестокий удар, обрушившийся сзади.
Смятение быстро проходит. Главы Храмов потому и стали главами, что умеют находить верные решения в любой ситуации. Мелхиседек Атарг проверяет, легко ли выходит из ножен кинжал, отнимающий души, и безмятежно, будто в марлиннском дворце, произносит:
— Войдите, не заперто.
Дверь приоткрывается. Внутрь врываются клубы пара, тянет лютым холодом, из тьмы вечной ночи в избу вступает хрупкая девушка. Скидывает капюшон, поправляет иссиня-черную косу… Лишь тут все замечают, что Верховная жрица Исмины сидит с открытым ртом, силясь что-то сказать. На лице безмерное удивление и страх — точь-в-точь, как если бы увидела человека, казалось бы, давно погибшего.
— Сати?
— Да, старейшая, — произносит девушка. — Это я. Меньше всего ожидала вас тут увидеть, но это и к лучшему.
— Где остальные?
— Уехали, когда появились Твари Ночи, — вздыхает Сати. Может, даже не наигранно. — Я решила осмотреть село, и не успела присоединиться к группе.
— То есть как? — удивляется Амелия. — Они тебя бросили?
— Не совсем, — отвечает девушка. — Они были вынуждены так поступить: Твари Ночи настигали, а без магии с ними не совладать. Я была в дальнем конце села, потому к ним не успела, а меня Твари не заметили и погнались за остальными.
Лалика смотрит на подругу, но лицо Верховной уже закаменело непроницаемой маской.
— Любопытно как, — хмыкает Амме. — Голодные зверюшки погнались за идиотами, бросившими девчонку, а ее саму не съели. Сати, ты врешь.
— Она это любит? — спрашивает Мелхиседек.
— Сати — моя бывшая ученица, — поясняет Верховная жрица. — Не то, чтобы лгунья, я бы такую в Храме не потерпела, но себе на уме. Но я знаю и Неккару. Она не могла так поступить.
