Здесь недалеко, на церковном кладбище, он когда-то встретился с Джулией. И она сказала ему, что до сих пор помнит Брекбиллс.
— Плана у тебя, полагаю, нет? — спросила она.
— Нет…
— Ну еще бы. С чего это я. — Джулия вновь становилась собой. — Ты никогда по-настоящему не жил в реальном мире.
— Ну… все-таки захаживал иногда.
— Ты думаешь, что магия — это то, чему тебя научили в Брекбиллсе. Понятия не имеешь, что это такое на самом деле.
— Ладно, допустим, что не имею. Что дальше?
— Увидишь.
Она поднялась, понюхала воздух (сделала, по крайней мере, ничто похожее) и двинулась куда-то прямо через дорогу. Серебристый «Пассат» резко затормозил, чтобы не переехать ее. Квентин, чуть осторожнее, пошел следом.
Центр, какой ни на есть, быстро сменился жилыми кварталами. Вдоль бугристых тротуаров стояли старые деревья и старые особняки. Джулия зачем-то внимательно разглядывала каждый попадавшийся им телефонный столб.
— Давно уже не делала этого, — бормотала она. — Должен быть где-то здесь.
— Что должно быть? Что ты ищешь?
— Не скажу. Ты все равно не поверишь.
Целеустремленная девушка наша Джулия… ну что ж, время у него есть. Минут через пять она остановилась перед столбом, отмеченным двумя кляксами светящейся розовой краски — монтер поставил, как видно.
Джулия зашевелила губами, считывая реальный мир недоступным Квентину способом.
— Не идеально, но годится. Пошли. Там мы будем в безопасности, — добавила она на ходу.
Они прошагали хороших две мили. Это был уже не Честертон, а соседний Уинстон — не столь элитный, но вполне респектабельный. Дети, идущие из школы, разглядывали их с любопытством. Джулию порой останавливали меловые каракули на поребрике или выросшие на обочине полевые цветы. Квентин терпеливо ждал, чем все это кончится, поскольку сам ничего предложить не мог. Он оттоптал себе ноги и не прочь был снова угнать машину, но полагал, что это будет неправильно.
Уинстон, как и Честертон, был старым массачусетским поселением, и некоторые дома здесь строились в самые настоящие колониальные времена. От других их отличала компактность и то, что располагались они чуть поодаль от дороги, в сырых сосновых лощинах, где чахлые лужайки вели нескончаемый бой с деревьями и зловредной хвоей. Более новые постройки в колониальном стиле, по контрасту, давно уже расправились с соснами, оставив максимум пару травмированных экземпляров для композиции.
Дом, к которому пришла Джулия, относился к первому виду. Все это время (начинало уже смеркаться), она сверялась с кляксами на столбах, а последний столб долго рассматривала, делая какие-то пассы. Квентин не уловил, какие: рабочую руку она заслонила другой.
Подъездная аллея круто ныряла вниз. Уйма ребят, должно быть, поубивалась здесь, впаиваясь на скейтбордах и самокатах в гараж, а начинающие водители мучились, стартуя в гору на машинах с ручной передачей.
Квентин чувствовал себя то ли адвентистом седьмого дня, то ли хеллоуинским ряженым-переростком. Сначала ему показалось, что в доме темно, но свет горел во всех окнах — их просто залепили оберточной бумагой с той стороны.
— Ну и кто здесь живет? — спросил он.
— А вот сейчас и посмотрим, — весело ответила Джулия.
Дверь на ее звонок открыл парень лет двадцати пяти, высокий, толстый, с прической под пажа, красномордый, в спортивных штанах и майке.
— Чего надо? — осведомился он. Джулия вместо ответа повернулась к нему спиной, отвела в сторону свои длинные волосы и показала ему что-то у себя на затылке — вероятно, татуировку. Парень, удовлетворившись этим, дал ей пройти, но уперся рукой в грудь Квентина, щуря свои поросячьи глазки. — Погоди. — На шее у него висел до смешного маленький театральный бинокль — он посмотрел в него на Квентина и очень расстроился. — Господи, это еще кто?
— Квентин, — сказал Квентин. — Колдуотер. — Он протянул руку, но парень — с надписью МАСТЕР ЗЕЛЬЕВАРЕНИЯ на майке — не стал ее пожимать.
— Твой новый бойфренд, вот кто. — Джулия взяла Квентина за руку и ввела в дом.
Где-то в глубине бухали басы. Это был хороший дом, пока одни придурки не модернизировали его, а другие не засрали то, что было модернизировано. Обновления, судя по всему, произвели в восьмидесятых: белые стены, черная с хромом мебель, перенаправляемые светильники. Воняло застойным табачным дымом, штукатурка обваливалась. Квентин не хотел бы задержаться здесь надолго и, хоть убей, не понимал, как это место может приблизить их к Филлори.
Опасливо поднявшись за Джулией по короткому пролету в гостиную, он увидел любопытный паноптикум. Дом походил бы на приют для сбежавших из дому тинейджеров, если бы не присутствие умеренно молодых, средневозрастных и пожилых беглецов. Первым делом взгляд падал на готов — бледных, тощих, с заметными кожными проблемами, — но Квентин заметил также субъекта с усиками, одетого в поношенный, но явно дорогой деловой костюм. Тот время от времени ронял в мобильник «угу» — значит, вероятно, говорил с кем-то. Женщине с белоснежными волосами, подстриженными в стиле Гертруды Стайн, было за шестьдесят. На полу одиноко сидел раздетый до пояса старый китаец; перед ним на белом ворсистом ковре в куче пепла торчала потухшая жаровня. Уборщица к ним, как видно, сегодня не приходила.
— Джулия, — сказал, застыв на пороге, Квентин, — где мы?
— Не догадался еще? — Она прямо-таки светилась, наслаждаясь его замешательством. — В моей школе. В анти-Брекбиллсе, так сказать.
— Они что, все маги?
— Пытаются ими быть.
— Скажи, что ты шутишь. — Он потянул Джулию назад к лестнице, но она вырвалась. — Ну пожалуйста.
— Я не шучу, — заверила она с широкой хищной улыбкой. Капкан захлопнулся, добыча корчилась в нем.
— Не могут они заниматься магией. У них квалификации нет. Кто их вообще контролирует?
— Никто. У них взаимный контроль.
Квентин сделал глубокий вдох. Неправильно это. Не то чтобы аморально, просто нельзя так. Когда магией занимается кто попало, это прежде всего опасно. Магия существует для него и его друзей, не для этого сброда. Кто им разрешил чародействовать? Вот узнают в Брекбиллсе, тут же их и прихлопнут. Фогг лично возглавит отряд особого назначения.
— Ты их знаешь хотя бы? Джулия?
— Кого? Этих лузеров? — Он закатила глаза и решительно прошла в комнату.
Обитателей дома, кроме убожества, объединяли еще и татуировки в виде синих семиконечных звездочек, гептаграмм. Их носили на тыльной стороне ладони, на лбу, на мякоти между большим и указательным пальцем. У одного по обе стороны шеи красовались две звезды, словно крепящие болты Франкенштейна. Старый китаец, имевший на себе целых четыре штуки, начал плести пальцами какие-то чары, устремив в пространство остекленелый взгляд. Квентину на эту самодеятельность даже смотреть на хотелось.
