— А теперь медленно открой его, — сказал он.
Она так и поступила. По мере того, как расправлялись складки веера, перед ее взором представали драконы. Искусно выписанные на желтоватом шелке розовые, синие, зеленые драконы расправляли крылья, в то время как фигуры, изображенные на другой стороне, терялись меж облаков и горных вершин.
— Посмотри его на просвет, — посоветовал старый Фан.
Она подчинилась и увидела, как обе картины слились воедино благодаря струившемуся сквозь шелк свету, так что тучи и вершины превратились в башни города, мужчины и женщины обрели крылья, а драконы взглянули на нее человеческими глазами.
— Видишь?
— Вижу, — прошептала Тенар.
— А я уже ничего не вижу. Но эта картина так и стоит передо мной. Я немногим ее показывал.
— Она великолепна!
— Я хотел показать ее старому магу, — сказал Фан, — но так и не собрался.
Тенар опять перевернула веер, держа его против света, затем повесила вещицу на место. Драконы скрылись во тьме, а мужчины и женщины гуляли при свете дня.
Затем Фан сводил ее во двор взглянуть на пару великолепных свиней, нагуливавших жир, дабы осенью превратиться в колбасу. Они обсудили недостатки Хифер как носильщицы помоев. Тенар поведала ему, что мечтает о куске полотна для детского платьица, и он с радостью наделил ее полновесным отрезом великолепного льняного полотна, которое его ученица — молоденькая женщина, коей он передал вместе с ремеслом умение отрешиться от внешнего мира — с сосредоточенным видом ткала на станке.
По дороге домой Тенар мысленно представила Ферру за ткацким станком. По правде говоря, неплохая перспектива. Работа эта по большей части нудная и однообразная, но ткачей уважают, более того, их считают своего рода привилегированной кастой. Люди хотят видеть ткачей застенчивыми, зачастую одинокими отшельниками, с головой ушедшими в свою работу и потому заслуживающими уважения. Если Ферру будет целыми днями работать на станке за закрытыми дверьми, никто не увидит ее лица. Но как же изувеченная рука? Сможет ли она толкать ею челнок и направлять нить?
И сможет ли Ферру всю жизнь прятаться?
Но что ей оставалось делать? «Зная, что ее жизнь будет…»
Тенар заставила себя думать о чем-либо другом. Например, о платье, которое она сошьет. Платья дочери Ларк были сшиты грубо и примитивно. Тенар могла бы выкрасить половину рулона в желтый или красный цвет красильной мареной, растущей на болоте, а затем смастерить белый передник с оборочками. Неужели девочка обречена прятаться во мраке за станком и никогда не надевать платья с оборочками? А если она раскроит материал аккуратно, его хватит еще и на рабочее платье и еще на один передник.
— Ферру! — позвала Тенар, подходя к дому. Когда она уходила, Хифер и Ферру прибирались в загоне. Она позвала снова, желая показать девочке материал на платье. Из-за колодца вышла, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, Хифер, таща за собой на веревке Сиппи.
— Где Ферру?
— С тобой, — ответил Хифер с такой убежденностью в голосе, что Тенар невольно огляделась вокруг, ища глазами девочку, и лишь потом до псе дошло, что Хифер не имеет ни малейшего представления о том, где Ферру. Она просто убедила себя в том, во что ей хотелось верить.
— Где ты оставила ее?
Хифер не могла вспомнить. Раньше она никогда не подводила Тенар, казалось, понимая, что за Ферру все время нужно приглядывать, как за козой. А, может, в том была заслуга Ферру, которая сама старалась держаться на виду? На том Тенар и порешила. Не добившись толка от Хифер, она принялась разыскивать и звать Ферру, но та не отвечала.
Тенар, пока это было возможно, старалась не приближаться к краю утеса. Она в первый же день объяснила Ферру, что та ни в косм случае не должна гулять одна по крутым террасам у дома или по скальному выступу к северу от него, ибо одним глазом трудно точно оценить расстояние. Малышка ни разу не ослушалась. Она вообще была послушна. Но дети забывчивы. А, может, она и не забыла, а просто случайно оказалась у края обрыва. Но, скорее всего, Ферру пошла навестить Мосс. Прошлым вечером она ходила туда одна и, возможно, пошла вновь. Конечно же, так оно и было.
Но Ферру там не оказалось. И Мосс ее не видела:
— Я найду ее, я найду ее, дорогуша, — уверяла старуха, но вместо того, чтобы подняться к лесной тропинке, куда, как надеялась Тенар, забежала Ферру, и поискать девочку там. Мосс начала завязывать узелком свой волос, готовясь произнести заклинание поиска.
Тенар со всех ног бросилась к дому Огиона, вновь и вновь выкрикивая имя девочки. На этот раз она тщательно осмотрела сверку крутые террасы у дома, надеясь увидеть маленькую фигурку играющей среди валунов девочки. Но она ничего там не обнаружила. Лишь темная гладь моря морщинилась у подножия крутого Обрыва. Беспокойство Тенар достигло апогея.
Она сходила к могиле Огиона, прошла немного вверх по лесной тропинке, ни на минуту не прекращая звать Ферру. Возвращаясь обратно через луг, Тенар увидела пустельгу, охотившуюся примерно там же, где и тогда, когда за ней наблюдал Гед. В тот самый миг птица вдруг резко спикировала, нанесла удар и вновь воспарила, сжимая в когтях какого-то зверька. Затем она упорхнула к лесу. Наверное, кормит птенцов, подумала Тенар. Вереница разнообразных мыслей, живых и ярких образов, вихрем пронеслась у нее в голове, пока Тенар шла мимо разложенного на траве белья. Оно высохло, и она должна вечером собрать его. Ей следует тщательно обшарить двор дома, загон и колодец. Во всем виновата лишь она одна. Стоило Тенар подумать о том, как бы сделать из Ферру ткачиху, запереть ее на веки вечные во тьме, дабы дать ей возможность завоевать своим трудом уважение людей, как тут же случилась беда. Недаром Огион говорил: «Учи ее, Тенар. Учи ее всему!..» Теперь она поняла, что потерю, которую нельзя восполнить, необходимо искупить, что она обманула надежды девочки, отданной ей на воспитание, утратила ее доверие, потеряла ее, растратила свое единственное бесценное достояние.
Тщательно обыскав все сараи и пристройки, Тенар вернулась в дом и вновь заглянула в альков и под другую кровать. Во рту у нее было сухо, как в пустыне, и она налила себе воды.
Стоявшие за дверью прутья — посох Огиона и их дорожные палки — шевельнулись в полумраке, словно говоря: — Здесь.
Девочка свернулась калачиком в этом темном углу, словно маленькая собачонка, уткнувшись головой в плечо, крепко обхватив руками прижатые к груди колени и зажмурив единственный глаз.
— Пташка, воробышек, искорка, что с тобой? Что случилось? Что с тобой сделали?
Она плакала, и слезы ее орошали личико девочки.
— О, Ферру, Ферру, не покидай меня!
