– Па-па.
Хофру явственно ощутил, как на затылке зашевелились волосы.
А сущность, умильно хлопая ресницами, не умолкала.
– Па-па-па-па-па!
Вмиг покрывшись ледяным потом, жрец вглядывался в темные, словно вечная ночь, глаза. Они – хвала Селкирет! – по-прежнему оставались бессмысленными.
«Тьфу. Да она просто произносит звуки. Она ведь не немая, в конце концов», – заключил Хофру и, аккуратно высвободившись, попятился к лестнице. Повернуться к сущности спиной жрец почему-то не осмелился.
О происшедшем следовало доложить Говорящему. Уж ему-то лучше знать, что делается! Молчала, молчала – и залопотала. Как маленький серкт, только-только вступающий в жизнь, жадно ловящий окружающие его звуки и образы.
«Но взгляд у нее не изменился», – напомнил себе Хофру, – «Это была случайность и только. Хорошо бы проверить еще раз».
И он ничего не сказал Говорящему-с-Царицей, решив дождаться следующего «дежурства».
... – Не хочу, – глядя на Хофру все тем же бессмысленным взглядом, медленно произнесла сущность.
Кровь вмиг отлила от сердца: шел ведь с надеждой, что происшедшее больше не повторится! И что?
Прислонившись к стене, сущность указывала пальцем на миску с куском сырого мяса. Его наверняка оставил Говорящий, когда наведывался в прошлый раз.
«Любопытно, а ему она ничего подобного не говорила?» – медленно, ленивой рыбиной, проплыла запоздалая мысль.
– Убери, – потребовала сущность, – я больше не буду есть то, что приносит старик.
«Всевеликая Селкирет! И говорит-то как складно! И как же быстро она этому научилась...» – Хофру вдруг стало жутко. Оттого, что сущность, оставаясь сущностью, слишком стремительно обретала черты обычной серкт... Вернее, не совсем обычной – а двойника Царицы.
– Х-хорошо, – заикаясь, ответил он, – а чего ты тогда хочешь?
– Принеси мне хлеба и молока, – с пугающе-неподвижным лицом потребовала она.
Хофру поежился.
– Ты никогда не видела молока. Откуда тебе о нем известно?
– Она пьет молоко, козье молоко, – с неожиданной ненавистью в голосе сказала сущность, – мне известно все, что известно ей.
«Нам придется убить пленницу», – с внезапной обреченностью подумал Хофру, – «ведь она перестает быть созданием безумным. Она становится настоящей... Настоящей серкт».
– Хорошо. Я принесу тебе все, о чем ты просишь, – покорно сказал он, – может быть, ты желаешь еще чего-нибудь?
– Одежду, – последовал немедленный ответ, – хорошую одежду.
– Твое пожелание будет выполнено, – холодея внутри, согласился жрец. Дела оборачивались куда хуже, чем мог ожидать Говорящий.
Сущность, до этого прилепившаяся спиной к стене, шагнула вперед. К Хофру.
– Старик меня ненавидит, – чеканя каждое слово, произнесла она, – ты боишься. Я не понимаю, почему он меня так ненавидит? Ведь это я, я должна ненавидеть! Почему она все эти годы была живой, а я мучилась за стеклянными гранями зеркал?!!
Он попятился, но сущность оказалась слишком быстрой, словно молния, несущая смерть. Шею жреца обвили тонкие и горячие руки, девичья головка покорно склонилась на грудь.
«Беги, Хофру, беги!» – надрывался внутренний голос.
А Хофру, вместо того, чтобы отбросить от себя иррациональную сущность Царицы, начал бестолково гладить ее по мягким волосам, по плечам, по узкой, вздрагивающей спине.
Сущность рыдала, вцепившись в его жреческое одеяние, и он совершенно не знал, как ее успокоить. А на самом донышке души зашевелились воспоминания – о других руках, и другом лице… Воспоминания, от которых было бы хорошо избавиться раз и навсегда. Воспоминания, которые кружили вокруг подобно назойливой мухе, и каждый раз возвращались, проворачивая стилет в так и не зажившей ране…
* * *
Говорящему он так ничего и не сказал.
Оставалась крошечная, но все же надежда, что старик и сам все поймет, и тогда... Он, Хофру, не будет думать о том, что предал – и кого? Несчастную, запертую в башне девчонку. Птицу, лишенную крыльев и обреченную на вечное существование взаперти.
Перед Говорящим она по-прежнему вела себя как безумная, и роль свою играла столь мастерски, что старик с каждым днем все больше и больше верил в собственное могущество.
А вот с Хофру все получалось иначе.
Ему сущность открыла свое имя – естественно, оно оказалось Териклес. Как имя второй половины целого, восседающей на троне.
С ним она беседовала о вечном поиске народа серкт, и о Вратах Ста Миров, и о ледяной пирамиде, и о ключе, который, по словам Говорящего, должен был находиться в одном мире с Вратами. Сущность, выбравшаяся из зазеркалья, знала все то, что могла знать ее царствующая сестрица.
– Хочешь, скажу, почему старик меня заточил в эту башню? – однажды поинтересовалась Териклес настолько игривым тоном, что Хофру, копающийся в мешке с провиантом, вздрогнул и поднял глаза.
Она улыбалась, глядя на него сверху вниз, обхватив себя руками за плечи и мягко перекатываясь с пятки на носок. Простое белое платье, покроем напоминающее мешок с дырками для головы и рук, доходило ей до щиколоток и всего на два пальца было длиннее распущенных медных волос.
– Так положено, – смутившись, ответил Хофру, – я не могу этого отменить. И даже не проси.
– Ну... и что он тебе сказал? – Териклес опуститась на корточки, так что ее лицо оказалось на одном уровне с лицом жреца.
– Ты не должна встретить ту, другую Териклес.
Скрывать тут было нечего. Раз уж сущность все-таки оказалась разумна, пусть знает и мотивы Говорящего.
– Он даже не меня боится, – заметила она, – понимаешь, Хофру... Говорящему дорога его власть над Царицей. Ведь сейчас Царица смертна, и ее гибель сможет открыть путь в другой мир. Если мы встретимся, убить Царицу будет уже невозможно. Вот в чем дело!
Хофру промолчал. Но мысли взметнулись, словно пыль на сквозняке. Та-ак... что там еще задумал Говорящий? Он ведь сказал тогда, что одной Селкирет ведомо, что случится встреть Териклес свою вторую половину. Не захотел говорить всей правды? или на самом деле не знал?
«В любом случае, я узнал нечто новенькое», – он с деланным безразличием пожал плечами, – «Если, конечно, сущность не лжет».
– Я ничего не могу изменить, Териклес.
– Не хочешь, – тускло произнесла она и, поднявшись, отошла к стене, – уходи.
На следующий день Хофру довелось побеседовать с Говорящим, и беседа вышла какой-то неприятной – как будто сжимал в кулаке дохлую мышь.
– Скажи-ка, брат Хофру, – прищурился старик, – не решил ли ты, часом, нарушить обет верности Царице?
– Странные мысли посещают тебя, Говорящий, – деревянно улыбнулся Хофру, – разве я дал повод сомневаться в моей верности?
