— Остыла уже совсем, — всхлипнула она наконец. — стрункой вся вытянулась, и очи уж закрыты, и руки… руки на груди крестом сложены…
Он долго и тягостно молчал, потом поднял голову и негромко попросил:
— Про Кулину мне расскажи. С Кулиной что теперь?
— Кулина замуж вышла, — бумажным голосом ответила девочка. — На тот хутор, за Миколу-шляхтича.
Янка даже не дрогнул в ответ: он, в общем, и ждал чего-то в этом роде. Он даже удивился про себя, когда понял, что не слишком огорчен: за три года разлуки Кулина утратила для него свою реальность, стала чем-то неопределенным, отвлеченным, словно лики святых на иконах. И уж в сравнении с тем горем, что так внезапно на него обрушилось, все остальное мельчало, делалось малозаметным и будничным.
— Давно уже вышла — года два тому, — продолжала Леська. — Тетка Агриппина не была на той свадьбе. И я тоже не пошла.
— Никто там тебя и не ждал! — рявкнул кто-то с порога. — А то ты нужна была там кому, пигалица этакая! Янка, здорово!
В хату шагнул загорелый курносый парень, кряжистый и рослый, к тому же весьма сердитый на вид. На широком, темном от загара лице кустились бесформенные желтые брови, а на лоб спадала растрепанная пегая чуприна, выгоревшая на солнце.
— Беда мне с Аленкой, — буркнул вошедший. — В хате дела сколько: и пол неметен, и миски вон не помыты, а она тут сидит, ки-и-исю гладит!
Леська в эту минуту и в самом деле поглаживала за ушами присевшую возле ее ног Мурку, а та благосклонно урчала, лениво поводя твердыми треугольными ушками.
— Вот делать ей больше нечего, как чужих кошек гладить да на чужом огороде горбатиться! — продолжал бушевать вошедший.
Янка тут же и узнал его: ну конечно же, Савка, Леськин дядя, что, помнится, всей душой невзлюбил его неведомо за какую вину. Да и без того Савка всегда был тот еще орешек: хоть он и не имел злой души, однако с детства отличался норовом упрямым и властным, так что ладить с ним порой было нелегко.
— Вот разумеешь ли ты, — объяснял Савка уже спокойнее, — тетка Агриппина скотину вашу дядьке Рыгору передала, а на эту козу дом свой оставила, покуда ты не воротишься. А ты, глянь-ка, и впрямь воротился — не чаяли, не гадали…
— Неправда, я всегда знала, что он вернется! — перебила Леська.
— Ну, о тебе и речи не было; ты у нас девка шалая, чего не выдумаешь! Я про других, про умных людей говорю. А дядька-то Рыгор тоже с матерью твоей все нянчился, до последних самых ее денечков. Да себя все казнил: «Моя вина, не углядел!» и упреждал-то он все ее: ты, мол, Граня, за соху не берись, я сам вспашу тебе полосу. Да только все никак собраться не мог: своя ведь земля непахана стояла. Вот она и не утерпела: весну упустить боялась. Так вот и сгубила себя!
А полосу он потом все же вспахал. И ты знаешь: может, он, Рыгор-то, и раньше бы поспел, да вот женка его заела, что из-за чужой, мол, бабы свое хозяйство вконец забросил. Ненавидела она ведь мамку твою, как одно только бабье племя и может.
— Да я помню! — вздохнул Янка. — Уж такая злодейка-баба, слов нет!
— Вот и я про то же. Когда вот только скотину свою да птицу мамка твоя им оставила — тут вроде малость притихла. А теперь, гляди, опять взбеленится: мы, мол, за той скотиной ходили, пасли ее, а теперь назад отдавай! А уж дядька Рыгор, поди, до гробовой доски себе того не простит.
— Да что ты на дядьку Рыгора все валишь? — снова вступила Леська. — Сам-то ты где тогда был? Тоже, помнится, на чужую пашню не больно торопился!
— Ну, помалкивай! — властно оборвал ее Савка. — Самим нам тоже есть что-то надо, да и ты, поди, не воздухом живешь! А то как лопать да рассуждать, так все вы горазды, а работник — я один! Это тебе у нас делать нечего, так и проторчала всю весну на чужом огороде!
— У меня и свой не заброшен, — ответила Леська. — Я за эту весну два огорода вскопала.
— Вот я и говорю: делать тебе нечего! — сердито бросил Савка.
— Постой-ка, Лесю, — вдруг встрепенулся Горюнец. — Ты мне скажи: Панька-то как? Не обижает больше тебя?
— Глаза бы мои его не видели! — безнадежно вздохнула девочка.
— Так ты его и не видала уж который день! — фыркнул Савка. — Да он тебя и обидеть, поди, не успеет: ты же у нас, едва того Паньку завидишь, тут же в кусты сигаешь! Боится она его, Янка, хуже, чем своего Киселя!
Янка невольно улыбнулся от этих слов, а девчонка смутилась: ох уж этот Савка! Только и знает, что Киселем ее дразнить, да еще при народе! Мало ли кто чего в детстве боялся — так что же, все поминать?
— А что на селе у нас новенького? — спросил Горюнец у Савки.
— Да что там! — отмахнулся тот. — Кой-кто из хлопцев у нас оженился, да дед Василь помер, — после этих слов Савка мрачно вздохнул. — Гайдукам панским в лесу попался, засекли они его нагайками до смерти. Все село тогда роптало, да только что могли поделать? У н и х же — сила! А мы кто? Мы — изгои, одна только слава, что вольные. Нет над нами заступы, окромя разве что идола того лесного, да и тот уж который век молчит, ни слуху от него, ни духу! Да еще поди разберись: то ли есть он, то ли вовсе его не бывало!
Но тут, случайно глянув Янке в глаза, Савка невольно оробел: таким непроницаемо суровым, почти враждебным, и в то же время странно встревоженным стало его лицо.
— Не говори так, Савел, — произнес он тихо и строго. — Ты же знаешь: есть он. Нельзя худо о нем говорить.
Савка, ожидавший, видно, чего-то похуже, снова приободрился:
— Ишь ты! А ты почем знаешь, что есть? Ты видал его, что ли, да?
Горюнец не сразу ответил, и на сей раз почти ничего не изменилось в его лице: лишь слегка дрогнули черные брови да веки едва уловимо изменили положение. Однако взгляд его стал немного иным: то ли яснее, то ли, напротив, загадочнее, и Савка вдруг смутно заподозрил, что он знает об этом таинственном и грозном лесном идоле много больше, чем пожелал сказать.
— Жаль деда Василя, — снова вздохнула Леська. — Хороший был старик, светлая ему память!
— Да, — проронил Горюнец, отрешенно и мрачно глядя в пространство. — Вот она — недоля злая…
И тут Савка, чувствуя себя не в своей тарелке от Янкиных суровых слов и тяжелых взглядов, решил сорвать зло на Леське.
— А ну ступай до дому, непутная! — рявкнул он на девчонку. — Хватит, насиделась в гостях!
— По какому праву ты меня гонишь? — возмутилась в ответ девчонка. — Не твоя здесь хата, и воля здесь не твоя! Я с Ясем хочу побыть, сколько годов мы не виделись, дождалась наконец-то! Он меня из хаты не гонит, и тебе не след…
— А вот я как вожжу достану — узнаешь тогда, по какому праву да чья здесь воля! — прикрикнул Савел. — А ну живо до дому, чтобы и духу твоего тут не было, чуешь?
