— Уяснил — мрачно кивнул парень, и тихо буркнул, так тихо, что услышал его наверное только Щенок, с его обострившимся слухом — Ничего, придурок, придет твое время…
— Мое время и не уходило — ответил Щенок, щуря глаза — Заткнулся! И без тебя тошно!
— Точно, тошно! — подтвердил один из соседей, тоже зануссианец. Посмотрел на товарища, извиняюще пролепетал — Я не про тебя, я вообще! Тошнит меня…и похоже, что горячка началась! Я болел горячкой…у нас болото рядом, говорят, когда комар укусит, то горячка может быть. Вот меня как‑то укусил, я и заболел…чуть не помер! Только после этого больше горячкой не болеют, а тут снова?
— Значит не горячка! — отрезал Саргус, садясь рядом с Адрусом — Но правда тошно…меня щас вырвет…
— Не вздумай, болван! — выругался первый занусец — И сесть‑то некуда будет! Жарко…я разденусь. Заодно и постелить на пол можно. Кровать‑то занята! Ишь, развалился!
— Ты Адруса не трогай! — ощерился Саргус, и двое парней рядом кивнули, подтверждая — мы за него тебе глотку перегрызем! Вас тут мало, нас много! Так что заткни свою пасть и сиди!
Занусец молча проглотил обиду — соотношение сил было явно не в его пользу.
Впрочем, возможно, ему просто было не до того. Щенок сам уже почувствовал, как жар ударил в голову, как кровь толчками бьется по жилам и сердце стучит, как сумасшедшее. Похоже, что это и было оно, то самое Изменение.
Время тянулось медленно — медленно. Вначале Адрус впал в полусон — полузабытье, горячечное, странное состояние, когда все видится то ли сном, то ли былью. Перед глазами мелькали картинки прошлого, настоящего, слышались голоса, стоны, выкрики — может реальные, может, привиделось.
Потом пришла боль. Боль была невероятной — Щенок скулил, выл, его трясло, подбрасывало, сворачивало винтом. Трещали мышцы, болели кости, голову распирало так, будто кто‑то огромный дул в нос, заткнув все отверстия. Все мысли, все желания — все ушло, кроме одного — желания прекратить, желания остановить эту боль, которой не было конца!
Что там Ритуал — чепуха, в сравнении с этой пыткой! Ну, пронзил себе грудь кинжалом — да ерунда, рана, которую тут же залечили, а здесь — невероятная боль, тело — все сплошная рана, мука, конца которой нет — до самой смерти, до безумия!
Он не хотел смерти.
Звереныш рычал, вопил, выл, но сопротивлялся. Он не позволял себе умереть.
Звереныш затолкал Адруса в глубину сознания, отключил его от боли и остался один, драться с ней, с болью, как вожак дерется со стаей за главенство, за старшинство, за право вести за собой всех, кто подчинится!
Сколько это продолжалось — неизвестно. Времени не было. Не было ничего вокруг — не было камеры, не было мира — только он, Звереныш, изнемогающий в страшной борьбе.
Но все когда‑то кончается, так, или иначе…
Очнувшись, Адрус открыл глаза, потрогал лоб, будто удостоверяясь, что тот на месте, ощупал руки, ноги — все есть, все цело, и на ощупь, на вид, все как прежде, все такое же, как всегда. Прямые руки и ноги, не вывернутые наизнанку, как следовало бы ожидать.
Плечо во что‑то упиралось, повернул голову — Саргус. Лицо парня было как раз напротив плеча Адруса — вонючее, испачканное рвотой, засохшими слюнями и соплями.
Щенок с отвращением отодвинулся — насколько мог — потом приподнялся и сел, оглядывая камеру. Зрелище было таким, будто здесь случилась гигантская попойка, и все парни, что теперь валялись на полу в вонючих лужах, выпили немеряное количество медовухи.
Пахло мочой, дерьмом, пОтом — запах просто‑таки душил, потому Щенок поспешил слезть с топчана и встать там, где под потолком светилось зарешеченное окошко. Оттуда поступал чистый воздух и можно было хоть немного подышать.
Качало, наплывала слабость. Руки и ноги зудели, будто после длительной и тяжелой работы. Побаливали мышцы, ныли кости.
Адрус знал это ощущение — он помогал отцу рыбачить, помогал охотиться, рубить лес. Намашешься топором — не так заболит. Отец объяснял, что это болят мускулы, значит, они растут..
Щенок согнул руку в локте, пощупал — нет, вроде бы все так же, как и было. Усмехнулся — и зачем щупал? Поглупел, что ли?
Снова осмотрел камеру, заметил — некоторые из соратников начали шевелиться, задвигали руками, ногами. Еще через несколько минут, и очнулись все. В камере снова стало шумно — подростки отплевывались, кашляли, разговаривали, обсуждая происшедшее. Только двое остались сидеть на полу — бессмысленный взгляд, слюни изо рта, штаны мокрые — пятно вокруг паха. Парни старались не обращать внимания на этих двух, как бы не замечали, пока тот занусец, что говорил о горячке, не спросил, указывая пальцем:
— А эти чего? С ума сошли, или как?
— Чего — не видишь, что ли? — мрачно ответил первый, тот, что угрожал Адрусу — Интересно, что с ними будет? Горячка, понимаешь ты…кстати, парни, что‑нибудь изменилось? Никто ничего не чует?
— Чую! Дерьмом от тебя несет! — ворчливо бросил Саргус, зажав руками голову.
— Дурак! Я спрашиваю — может какие‑нибудь способности появились? Ну там…особая сила? Или еще чего? Не чувствуете?
— Отвяжись ты, а? Голова болит, и ты еще достаешь! — вмешался парень из ростов, до этого поддержавший Саргуса и Щенка — Меня больше волнует, когда нас уведут отсюда, дадут помыться и пожрать! А ты все сказками голову забиваешь!
— Тихо! Идут! — парнишка у двери, приложивший голову к окованному железом темному дереву оглянулся, и возбужденно добавил — Идут! Сюда идут!
Все (кроме двух на полу) встали лицом к выходу и стали ждать. Загромыхал замок, дверь раскрылась, показался Звеньевой и двое полупсов с тяжелыми, окованными металлом дубинками в руках. Они быстро осмотрели камеру, и Звеньевой довольно кивнул:
— Двое. И не буйные. Повезло. У ваших соседей трое, и двое из них буйные. Порвали нескольких, едва не до смерти. Лечат. У вас только два "овоща". На выход пошли! Ну, пошевеливайтесь! Еще не все закончено.
— Еще не все? — взвыл высокий занусец — Чего еще‑то?! Вы не охренели…ай!
Звеньевой молча с размаху врезал по лицу плеткой так, что рассек щеку. Парень зажался, потом выпрямился и с ненавистью посмотрел в лицо обидчика:
— Когда‑нибудь ты пожалеешь об этом!
— Многие так говорили — усмехнулся командир, и внезапно нанес еще два удара — по плечам строптивца. Рубаха лопнула от ударов, и выступила кровь.
— Вот так мы воспитываем непослушных! — удовлетворенно кивнул Звеньевой — Вас не спрашивали — вы не должны говорить! Обнаглели, щенки! Еще не знаете, что вас ждет, мелкие скоты…увидите. Пошли, пошли вперед, животные!
