Коридор темницы наполнился людьми. Ошеломленные, грязные, парни выходили из камер, приветствовали друг друга, тихо шептались и шли по коридору наверх, к свету, раздумывая о том, что предстоит делать дальше.
Когда добрались до казармы — все мысли ушли прочь. Вода, мыло — это ли не счастье?! И пусть она холодная, как лед, пусть руки стынут от ледяных струй, зато по жилам пробежала кровь, зато все тело поет, воспрянув к жизни — и она, эта жизнь, кажется не такой уж и плохой!
Грязное сложили в моечной — стирать будут после. Командиры торопили — всех на кормежку, потом еще какое‑то испытание, последнее, как сказал Звеньевой.
Сытный обед совсем исправил настроение — густая похлебка с кусочками мяса, горячие лепешки, овощи, нарезанные дольками, фрукты, горячий травяной отвар с кусками сахара — бери сколько хочешь, ешь, и никто не отнимет твой кусочек, никто не набросится и не вырвет из рук — это ли не счастье?
Многие из парней, в основном зануссцы, в своей свободной жизни никогда так сытно не ели — это было ясно из разговоров.
Росты были спокойнее — среди них не было голодавших. Парни из хороших семей, от работящих родителей. Как помнил Адрус, в их в доме всегда водилось мясо — пусть даже если это была солонина. Отец добывал и кабанов, и оленей, и лосей — красное мясо было всегда, как и белое — утки, гуси — и во дворах, и в лесу, дикие. Рыба? Ей кормили собак!
Щенку вдруг стало горько — он вспомнил, как их охотничья собака Берда бросилась на врага и укусила его за ногу. Увы, нога была в металлическом наголеннике, и грабитель зарубил собаку, не получив при этом никаких повреждений. Собака, который Адрус знал еще щенком, взвизгнула, оскалилась окровавленными зубами, да так и осталась лежать рядом со своим хозяином, перерубленная пополам…
Поев, Адрус отставил недоеденное (кусок в горло не лез после воспоминаний о доме), осмотрелся — в столовой, рассчитанной на сотни обедающих, явно стало свободней. По прикидкам, осталось не более ста пятидесяти новичков, а может и того меньше. Все ели — взахлеб, вылизывая чашки кусочком лепешки, а некоторые шли за добавкой к поварам. Им не отказывали — охотно наливали, накладывали, и парни снова утыкались в миски, сосредоточившись на еде, как голодные зверята.
Им позволили есть дольше, чем обычно — Адрус это заметил, чувство времени у него всегда было на высоте. Потом всех вывели наружу и погнали на плац, на котором занимались недопески и полупсы. Те и другие были почти полностью обнажены — в одних набедренных повязках, и в сандалиях на веревочных завязках. Такие же выдали всем Щенкам, и Адрус пока что не понял, что с ними делать, куда их надевать и зачем. Теперь увидел — куда и зачем.
Парни на площадке бегали, боролись, дрались палками, шестами, голыми руками — зрелище было завораживающим, интересным — мальчишкам всегда интересны единоборства, а если знаешь, что все то, что видишь, когда‑нибудь предстоит делать и тебе, тогда зрелище становится во сто крат интересней!
Полюбоваться особо не дали, быстро прогнали мимо площадок, как стадо овец подгоняя плетками, вывели за лекарскую, туда, где был выстроен отдельный "загон", похожий на те, в которых обычно содержали скот — баранов, или коров. Только здесь вместо баранов были люди. И не просто люди, а те, кто некогда прибыл с Адрусом в трюме корабля, те, кто входил с ним в комнату мага, те, кто не смог убить себя, или проснулся бессловесным овощем в вонючей камере тюрьмы.
Здесь были собраны все, кто сошел с ума после магических процедур. Несколько десятков парней.
— Слушайте меня внимательно, Щенки! — голос Вожака был четким, ясным, даже добродушным, и от того казалось страшнее все то, что он говорил — Перед вами люди. Бывшие ваши товарищи. Сейчас вам отдадут приказ, и вы будете выполнять все, что от вас требуют. Тот, кто не выполнит приказа, понесет наказание. Жестокое наказание. Вы должны привыкнуть, что приказ командира — это все, что вам нужно знать. И вы должны выполнять этот приказ беспрекословно, сразу же, как его получили. Ты! Да — ты! — Вожак показал на веснушчатого парня на краю строя — подойди ко мне. Быстро, я сказал!
Парень вприпрыжку подбежал к Вожаку и замер, похожий на собачку, которую позвал строгий хозяин. Сходство усугублялось тем, что парнишка сгорбился, сделался как‑то ниже ростом, будто собирался тут же встать на четвереньки и залаять.
— Доложи по форме!
— Щенок Нибус, Вожак! Прибыл по твоему приказу!
— Щенок Нибус, возьми нож — Вожак кивнул Звеньевому и тот подал широкий, слегка изогнутый боевой нож длиной около двух пядей — теперь ты должен пойти в загон и принести мне ухо.
— Какое ухо, Вожак?! — оторопело переспросил парень, сразу вспотев — на лбу его выступили блестящие бисеринки пота, в которых отразилось вышедшее из‑за облачка солнце.
— Любое. Левое, правое — ухо! Ты знаешь, что такое ухо?
— Знаю, Вожак! — сиплым голосом ответил парень, глотая воздух широко открытым ртом.
— Так вот, входишь, отрезаешь у одного из них ухо, приносишь мне. И на сегодня свободен.
— Как же…Вожак? Ухо…как я?! Вожак?! — залепетал парень, неловко держа в руке нож. Он явно никогда раньше не только ни держал такого ножа, но скорее и всего и не видел его близко — определил Щенок.
Адрус не только видел такой нож, но когда отца и матери не было дома, доставал его из сундука и вертел в руках, размахивая боевым ножом, будто мечом. Впрочем — меч у отца имелся, но Адрус не решался его взять — тот лежал на самом дне сундука, и если начать рыться, отец точно заметит, и тогда мальчишке влетит.
Этот нож был похож на отцовский как две капли воды, глядя на него можно легко поверить, что два материка некогда были единым целым. Впрочем, возможно, что отцовский нож скопирован с зануссианского — не все набеги заканчивались победно для грабителей, и часть оружия оседала у ростов.
Щенку не приходило в голову, что все могло быть как раз наоборот — зануссианский нож копия тех, что тысячи лет делались на Северном материке…и что Зануссианская империя лишь отколовшаяся часть некогда огромной мировой империи, пришедшей в упадок.
Существовала такая теория, впрочем, совершенно не одобряемая имперскими властями. Если ее признать, окажется, что Великая Империя Занусс совсем не великая, а суть жалкий осколок чего‑то большего, и что росты на самом деле родоначальники зануссианцев, а значит, что‑то вроде их старших братьев. А может — хозяев?
Задумавшись, Щенок пропустил момент, когда один из Звеньевых сильно ударил парня плетью — раз, другой, третий — по согбенной спине, по лицу, по отляченному заду — с оттяжкой, с веселой ухмылкой, будто это все не жестокие удары, а легкие шлепки шаловливому ребенку.
