Не всех, только тех, которые идут с Юга. Еще пару недель и сезон закончится. А там, до осени, будет спокойно... и как-нибудь справлюсь.
Или решу проблему раз и навсегда.
Решусь решить.
Оден растирал мышцы. И холод уходил вместе с головной болью и тошнотой, стыд и тот исчез. Осталось любопытство.
— Что ты еще знаешь?
— Эйо, я не в курсе всех тонкостей...
И замечательно, поскольку в ином случае самым разумным вариантом с моей стороны был бы побег.
— ...но если ты почувствуешь неладное, пожалуйста, скажи. Вчера я чудом тебя нашел. Много воды. Сера. Запахи мешаются. Я не хочу, чтобы подобное повторилось.
Я тоже.
Он замолкает, я закрываю глаза, проваливаясь в мягкую уютную полудрему. И когда Оден вытягивается рядом, не протестую. Так даже лучше.
Надежней.
Потом будет вечер. И вода, подсказавшая путь к чаше, в которую открываются горячие ключи и подземные источники черной земляной крови. Та мешаются с грязью и серой, и смесь несет в себе глубинную чистую силу земли. Правда, при этом источает сладкий запах гнили и серы, от которого Оден начинает чихать.
На лице у него написано глубочайшее отвращение, но все же он уступает уговорам и ныряет в грязь.
А я замечаю, что раны на его спине частью затянулись. Некоторые — совсем, и следа не осталось, другие — наполовину, третьи, коих большинство, остались прежними, но...
...но значит, дело в силе.
— Почему оно так воняет? — Оден запрокидывает голову, пристраивая ее на каменистом выступе.
— Лежи. Я скоро.
Здесь неподалеку есть еще одно озерцо, дно которого покрыто ковром толстых раковин. Каждая — в две моих ладони. Над раковинами подымаются тонкие стебельки, при легчайшем прикосновении они прячутся под перламутровые панцири.
Я слышала, будто каменные моллюски вкусны.
Вечером и проверим...
Раковины отламываются легко, достаточно просунуть лезвие ножа между дном и панцирем и чуть-чуть надавить. Хруст, правда, громкий, но мне не страшно быть услышанной.
К моему возвращению, Оден придремал. Впрочем, не открывая глаз, попросил:
— Все-таки не отходи.
— Не буду.
Я бы тоже погреться не отказалась. И теоретически, в чаше хватало места для двоих или даже троих, но... почему-то эта мысль показалась мне неудачной.
Две недели, нанизанные на золотую нить.
И с каждым днем она становится ярче. Если вначале Виттар убеждал себя, что принимает желаемое за действительное, то теперь сомнений не осталось: Оден был жив. И где бы он ни находился, ему становилось лучше. А значит, рано или поздно, но он выйдет на патруль ли, на заставу, к гарнизону или городу. Есть еще королевские ищейки... и объявленная награда...
И в сумме неплохие шансы спастись.
Нужно верить.
Ждать.
И найти себе занятие. Собственно поэтому Виттар и согласился на эту встречу.
Кагон из рода Темной Ртути соизволил прибыть вовремя. Он появился на пороге дома в сопровождении четырех со-родичей, которых взял скорее из желания подчеркнуть свой статус, нежели из недоверия к хозяину.
А вырядились... Виттар не без удивления разглядывал чеканные узоры на панцирях кирас, рукояти мечей, сияющие драгоценными камнями, и грозные с виду накладки-шипы на сапогах. Красиво. Но совершенно бесполезно.
— Рад приветствовать райгрэ Виттара! Пусть не иссякнут жилы, питающие род Красного Золота, — Кагон поклонился, но не слишком низко, всем видом демонстрируя, что лишь отдает дань обычаю, не более того.
— И я рад приветствовать тебя в моем доме. Между нашими родами нет вражды.
Впрочем, и мира тоже.
И странно, зачем Кагон столь яростно добивался встречи?
Или слухи дошли о новом законе?
Или другие слухи, которые были неизбежны, пусть бы и на сей раз не имели ничего общего с правдой?
Или дело в чем-то третьем?
Следует признать, что однажды Кагон уже попытался использовать Виттара. Ртуть хитра. И самонадеянна. Пожалуй, она выпуталась из войны с наименьшими потерями и теперь, верно, прикидывала, как распорядится удачей. Слышит ли Кагон, как скрипит камень и умирает железо, кормившее жилы Великих домов?
— Прошу. Твоих людей проводят в гостиную...
Благо, по прошествии этих двух недель гостиные дома если не вернули себе прежнее обличье, то хотя бы от пыли и пауков избавились.
Стекла вдруг вернули былую прозрачность. Скрипящие дверные петли излечились от скрипа. Засияли хрусталь и паркет, а на семейных портретах вновь можно было различить лица.
И главное, что готовить стали почти как прежде.
Вначале Виттар собирался принимать гостя в библиотеке, но в последнюю минуту передумал, повел в кабинет, широкие окна которого выходили на тисовую аллею.
— Старые дома обладают неизъяснимой прелестью, — сказал Кагон, проводя ладонью по отполированным перилам. — Их стены столько всего помнят... в них — истинное сердце рода.
Он осматривался, не скрывая любопытства, и Виттар с тоской подумал, что, вероятно, за этим гостем последуют и другие. А он никогда не понимал прелести этих ни к чему не обязывающих, но при том почти обязательных визитов вежливости. Трата времени да и только.
И пустота на подносе для визитных карточек его более чем устраивала.
— Надеюсь, наш разговор не затянется надолго? — в кабинете неуловимо пахло Торой. Она открыла окна? Кто еще... и на полке каминной порядок навела. Ожили массивные часы из оникса и серебра и механический соловей, обретавший под стеклянным колпаком.
След Торы вплетался в рисунок комнаты. Жаль, что сама она предпочитала избегать Виттара.
Пока он позволял ей это.
— Я знаю, как сильно вы заняты. Да и вопрос, в сущности, пустяковый.
Кагон позволил себе откинуться на спинку кресла. Руки положил на подлокотники свободно, и ногу за ногу закинул. Еще немного и его поведение можно будет назвать развязным.
— Дело в моей... племяннице.
Начало Виттару не понравилось.
— Я бы хотел избавить вас от необходимости опекать ее.
Продолжение не понравилось еще больше.
— Сожалею, что по моей вине вы попали в крайне неловкое положение. И полагаю, исключительно врожденное благородство... — Кагон умел говорить, и это умение приносило ему пользы ничуть не меньше, чем сила Высших.
Его речь была плавной, неторопливой, убаюкивающей.
Словесное кружево оплетало Виттара, и пожалуй, не останься черный опал в перстне черным, Виттар заподозрил бы гостя в применении родовой силы.
Но перстень молчал. А Кагон продолжал вывязывать речь, слово к слову, петля к петле.
