– Значит, отдашь меня княжьим псам? – хрипло спросил Глеб.
– Отдам, – последовал ответ. – Уж не обессудь.
Глеб помолчал, усиленно соображая, что же ему теперь делать. И вдруг его осенило.
– Эй, Молчун! – крикнул он. – Дело ведь не в Улите? Тебе просто нужны деньги. Ты за этим позвал меня в Хлынь, верно?
– А ты догадлив, – с угрюмой усмешкой ответил Молчун.
– Не очень, раз ты сумел заманить меня сюда, – мрачно проговорил Глеб. – Но ты напрасно стараешься, Молчун! Слышишь? Напрасно!
– Почему это?
– Князь отменил награду за мою голову. Ты ничего не получишь.
Несколько мгновений ходок молчал, затем сказал:
– Ты врешь.
– Вру? – Глеб усмехнулся. – Ты настоящий дурак, если думаешь, что я приехал в Хлынь из-за тебя и твоего брата. Меня привело сюда другое дело. И это дело мне поручил сам князь.
– Я не собираюсь слушать твою болтовню, Первоход. Увидимся через час!
Тяжелая дубовая крышка с грохотом упала на короб. Поток воздуха затушил тусклый берестяной факелок, и Глеб остался в темноте.
Он достал из кармана зажигалку, заправленную горючей «земляной кровью», выщелкнул пламя и огляделся. Полки, полки, полки. А на полках – кувшины с солониной. Опустив зажигалку ниже, Глеб увидел стоявшие на полу кадки с соленой капустой и огурцами и несколько объемистых византийских амфор.
Глеб взял с полки деревянную кружку, молниеносным ударом меча проткнул одну из амфор и подставил под хлынувшую струю кружку.
– Вино, – тихо и удивленно проговорил Глеб. – Черт бы тебя побрал, Молчун, это настоящее византийское вино!
Вино было замечательное. Молодое, но с насыщенным и терпким вкусом. За эти амфоры Молчуну наверняка пришлось выложить целую кучу серебра. Если, конечно, он его не украл.
– Эй, Первоход! – донесся до Глеба приглушенный дубовой крышкой голос Молчуна. – Ты чего затих?
– Пробую твое вино! – крикнул в ответ Глеб. – У тебя отличное вино, Молчун! Сколько ты за него заплатил?
– Не трогай мое вино, Первоход! Не прикасайся к нему!
– Могу себе представить, как ты им дорожишь! – усмехнулся Глеб. – Византийское вино стоит дороже порочноградской водки! Ты отдал за него не меньше пятнадцати дирхемов, верно? А за мою голову надеешься выручить двадцать! Выходит, все это ради пяти несчастных монет? – Глеб засмеялся. – Ты дурак, Молчун! Уверен, ты не думал о вине, когда заманивал меня в погреб! Вино и водка размягчили твои мозги и застили тебе глаза. И теперь ты здорово за это поплатишься!
– Еще раз говорю тебе – не трогай моего вина! – прорычал сверху Молчун.
– А то что?! Что ты сделаешь, Молчун?
– Я… Я забросаю тебя горящими факелами!
– Валяй, бросай! Только вместе со мной сгорит весь твой погреб! А с ним – и весь твой дом!
Глеб замолчал и прислушался. Молчун, по-видимому, погрузился в глубокое размышление. Сидит, небось, сейчас на лавке и скребет пятерней затылок. Глеб усмехнулся.
– Эй, Молчун! – крикнул он. – Открой погреб и опусти мне лестницу! Клянусь, я не трону тебя!
Еще несколько секунд ходок молчал, затем мрачно прогудел:
– Ты прав, я сглупил. Но что сделано, то сделано, Первоход. Я давно не хожу в Гиблое место, так что для меня и пять серебряных монет – большие деньги.
Глеб нахмурился. Что, если приказ княгини еще не дошел до рядовых охоронцев? В указе о награде четко указано – «двадцать серебряных монет за голову Первохода». Охоронцы прикончат Глеба, а после отрежут ему голову и доставят ее ко двору. Все так и будет. Определенно.
– Ладно! – яростно крикнул Глеб. – Черт с тобой! Иди и позови сюда княжьих охоронцев! Посмотрим, кто из нас двоих будет выглядеть глупее!
Молчун затопал к двери. Глеб прислонился спиной к холодной, влажной стене и задумался. Если и бывают на свете безвыходные ситуации, то это была одна из них. Ему ни за что не выбраться из погреба. А если так, то выход есть лишь один: дождаться охоронцев и попытаться убедить их в том, что пользы от головы Первохода им не будет никакой. Ну а если они не послушаются – вступить с ними в бой и победить. Или сдохнуть. Это уж как повезет.
Наверху громыхнула дверь, а затем послышались чьи-то тяжелые шаги. Глеб прислушался.
– Бу-бу-бу-бу… – заговорил кто-то.
Говорил он тихо, и слов было не разобрать. Понятно было одно – говорит мужчина.
– Бу-бу-бу-бу… – ответил ему другой голос, по тембру – голос Молчуна.
Глеб насторожился и крепче сжал в руке меч. Интересно, кто это пожаловал? Что-то снова громыхнуло наверху, затем что-то упало на половицы. Потом послышался такой шум, будто кто-то что-то волок по полу. Глеб ждал, угрюмо поглядывая наверх.
Прошло еще около минуты, а затем наверху лязгнул засов, и крышка погреба распахнулась.
– Первоход! – услышал он знакомый голос. – Первоход, ты здесь?
– Да! – отозвался Глеб и отпрянул от стены. – Спусти сюда лестницу!
– Я брошу тебе веревку. Лови!
Конец веревки упал Глебу в руки.
– Выбирайся! Я держу!
– Хорошо!
Глеб вложил меч в ножны, уцепился за веревку и полез наверх. В последний раз он делал что-то подобное еще в школе, на уроках физкультуры, когда физрук заставлял их часами карабкаться по канату. Сейчас приобретенный в школе навык сослужил Глебу хорошую службу. Прошло несколько секунд – и он оказался наверху.
Молчун сидел на стуле и сжимал ладонями разбитую в кровь голову.
– Чем это ты его? – спросил Глеб у здоровяка.
– Кулаком, – ответил Хлопуша.
– Поднял руку на родного брата… – со злостью прорычал Молчун, не отнимая ладоней от головы. – Я это тебе припомню.
– Знаю, что припомнишь, – сказал Хлопуша. – Только ведь и мне есть чего припомнить, брат.
Молчун глянул на здоровяка исподлобья и усмехнулся.
– Вот как? Угрожаешь мне, щенок?
– Это я раньше был щенком, братец. А таперича я большая собака. Гиблое место научило меня лязгать зубами и кусаться. Не связывайся со мной.
– Гиблое место научило тебя тявкать! – презрительно проговорил Молчун. – Но не всякий, кто тявкает, имеет зубы.
Хлопуша вздохнул.
– Эх, брат, брат… И чего я такого сделал, что ты так на меня взъелся? Вот и к Пастырю я ушел из-за тебя. Коли б не ушел – сожрал бы ты меня совсем, сжил бы со свету.
– Вранье, – поморщился Молчун. – Ты ушел к чародею, потому что слаб духом. Я много лет пытался сделать из тебя мужчину, но ты так и остался толстым слизняком. Хорошо, что отец не дожил до такого позора.
Несколько секунд Хлопуша стоял неподвижно. На лбу у него выступила испарина, губы слегка побелели.
– Эх, брат, брат… – вздохнул верзила. – И откуда в тебе столько злобы? Видать, и правда Гиблое место иссушает людские сердца.
