– Дед вынул эту штуку из рыбьего брюха.
Бровка взяла радужный лепесток, повертела его в пальцах, затем протянула Глебу.
Мальчик ткнулся лицом Бровке в грудь и снова заплакал. Его худенькие плечи вздрагивали от рыданий.
– Ну, все… – ласково говорила Бровка, поглаживая его волосы. – Все… Теперь ты не один. Мы увезем тебя отсюда.
* * *
Сидя на плоском камне, посреди залитой сумеречно-багровым светом площади, Глеб прислушался. Толмач Рамон расположился на траве, в паре саженей от него. На коленях у него дремал мальчишка. Рамон поглаживал его смуглой ладонью по волосам и тихо, нараспев, бормотал:
– Лишь тот, кто познал тревогу, находит покой. И лишь тот, кто спускается в подземный мир, спасает возлюбленную. Тот же, кто не вынимает меча, подобен Орфею, которому боги вместо возлюбленной показали воздушный мираж. Они обманули его, потому что он был робок сердцем, а не храбр. Обманули, потому что он был кифаредом, а не настоящим мужчиной.
Бровка подошла к Глебу и села рядом.
– Замысловато он выражается, – сказал Глеб.
– Ну, на то он и толмач, – улыбнулась Бровка.
Глеб раскрыл ладонь и взглянул на радужный лепесток.
– Пастырь был простым человеком. Он не умел насылать видения. Видения насылал мальчишка. – Он поднес ладонь к глазам. Радужный лепесток озарился мягким сиянием. – Все дело в этой штуковине, – сказал Глеб. – Хочешь, я сделаю так, чтобы в небе вились сказочные птицы и пели нам чудесными голосами? Или усею всю поляну алыми розами? Пока эта штука у меня, я настоящий чародей!
Бровка протянула руку и сложила пальцы Глеба в кулак.
– Не надо, Глеб, – сказала она. – Я устала от чудес.
– Да, ты права. Хватит с нас чудес.
Глеб бросил радужный лепесток на землю и ударил по нему каблуком. Лепесток хрустнул и рассыпался на маленькие, радужные кусочки.
Покончив с чуднóй вещью, Глеб достал из кармана коробку с бутовыми самокрутками. Вынул одну из коробки и сунул в губы.
Бровка посмотрела, как он курит, и сказала:
– Дай мне попробовать.
Глеб протянул ей дымящуюся самокрутку. Девушка осторожно вложила сигарету в приоткрытые губы, затянулась и закашлялась. Вернула Глебу самокрутку, смахнула с ресниц выступившие слезы и заявила:
– Гадость!
Несколько секунд они сидели молча, глядя на башню, освещенную багровой луной.
– Зачем ему все это, Глеб? – спросила Бровка. – Зачем Гиблое место пытается добраться до людей?
Глеб помолчал. Потом задрал рукав на правой руке и показал Бровке рядок белесых шрамов.
– Видишь? – сказал он. – Их осталось пять. Когда не останется ни одного, тогда я смогу ответить на твой вопрос. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Он опустил руку, затянулся самокруткой и выпустил несколько неровных колечек. Бровка посмотрела, как расплываются они в воздухе.
– Что будет дальше, Глеб?
– Дальше? С рассветом мы отправимся домой. Чародей нам больше не поможет, и темные твари будут поджидать нас за каждым деревом, за каждым кустом.
– Я говорю не про чудовищ. Я говорю о тебе и…
– Уф-ф… – Здоровяк Хлопуша опустился рядом с ними. – Мальчишка уже уснул, а этот чудак Рамон все еще воет над ним свои латинские стишки.
Бровка замолчала и отвернулась.
– Куришь фимиам своим богам? – усмехнулся Хлопуша, глядя на клубы дыма. – Правильно делаешь. Они здорово тебе помогли. А все-таки хорошо, что мы расправились с Пастырем, верно? Он мне никогда не нравился.
Глеб молчал, потягивая свою самокрутку. И тогда Хлопуша заговорил снова:
– А знаешь, почему он проиграл?
– Почему?
– Потому что он был злой. А мы – добрые.
Глеб скосил на верзилу глаза и уточнил:
– И я добрый?
Хлопуша посмотрел на Глеба и кивнул.
– Конечно!
– Гм… – Глеб задумчиво сдвинул брови. – Пару дней назад я бы сказал, что ты ошибаешься. Но теперь… теперь я, пожалуй, соглашусь. Бровка устала от чудес, а я устал от зла. Хочется почувствовать себя светлым Божьим созданием, а не свирепой темной тварью.
– Верные слова, – одобрил Хлопуша. – И что ты будешь делать, когда вернешься в Хлынь?
Глеб усмехнулся:
– Творить добро, разумеется. А ты?
– А я завалюсь в «Три бурундука» и закажу себе огромную жареную баранью ногу! А к ней – полный кувшин хмельного меда! Соскучился я по хорошей естве, паря. Как подумаю про баранью ногу, так живот с голодухи сводит.
Глеб несколько секунд молчал, а потом прыснул от смеха. Глядя на него, засмеялась и Бровка.
– Чего вы? – недоуменно спросил Хлопуша. – Чего смеетесь? Да что тут смешного-то?
Несколько мгновений он молчал, хлопая глазами, затем махнул рукой и расхохотался сам…
