– Надеюсь, это не отбило у тебя охоту к сладостям?
– Что ты! Я обожаю сладости. Этим я весь в отца. Мой отец был толст, как бочка, и мог за один присест слопать половину быка.
– Твой отец был богат?
– Еще как! У него была своя строительная артель. Но под конец жизни батя разорился, забросил все дела, проел и пропил все, что имел. Умер он от заворотка кишок, прямо во время трапезы. Его так и нашли – с куриной ногой во рту. – Хлопуша вздохнул и добавил: – Хотел бы я помереть, как он.
Вскоре они подошли к дому Молчуна и остановились перед высоким частоколом. Хлопуша посмотрел на частокол, поежился, перевел взгляд на Глеба и сказал:
– Можно тебя кое о чем просить?
– Валяй, – разрешил Глеб.
– Ты говорил, что мой брат спас тебе жизнь и ты был у него в долгу, так?
– Так.
– А не кажется ли тебе, что теперь ты в долгу у меня?
Глеб усмехнулся и покачал головой.
– Нет, не кажется. У нас с тобой был честный спор, и ты проиграл. Разве не так?
Хлопуша вздохнул.
– Все так. Леший меня дернул схватиться с тобой, Первоход. Послушай-ка… – прищурился он вдруг. – А правду говорят, что ты задушил двуглавого пса Драглака голыми руками?
– Почти. Только не задушил, а заставил его служить мне.
Хлопуша кивнул.
– Правильно сделал. По здравому разумению, на то он и пес, чтобы служить человеку. – Облизнув губы, толстяк снова покосился на частокол. – Слушай, а может, мы все переиграем? Ежели Молчун прибьет меня, моя погибель будет на твоей совести, понимаешь?
– На моей совести столько всего, что я этого даже не замечу, – успокоил его Глеб. Он вгляделся в широкое лицо парня и нахмурился: – Неужто ты и впрямь так сильно боишься своего брата, здоровяк?
– Боюсь, – сознался Хлопуша. – Боюсь больше, чем лешего или сонного банника.
– Гм… – Глеб задумчиво поскреб пальцами горбинку на носу. – Что ж… Пожалуй, мне и впрямь стоит поговорить с твоим братом, прежде чем я отдам тебя ему. Жди меня за деревьями, здоровяк. И не высовывайся.
Глаза Хлопуши широко распахнулись от удивления.
– Ты отличный парень, Первоход, – сказал он. – Я никогда не верил гадостям, которые про тебя рассказывают люди. Но даже если это так, и ты на самом деле пожираешь младенцев и сожительствуешь с волколаками…
– Притормози, – поморщился Глеб, – и не слушай дураков.
Он повернулся и зашагал к дому Молчуна.
Хлопуша отошел к деревьям. Дождался, пока Глеб перепрыгнет через частокол, затем развернулся и что есть духу припустил прочь от братовой избы.
«Спор есть спор, – думал он, быстро отмеряя шагами сажени. – А жизнь есть жизнь. Пастырь говорил, что жизнь греховна и полна страданий, но пока в ней есть жареные цыплята и таврийское вино, я готов еще лет двадцать пострадать».
* * *
Дверь оказалась открытой. Немного удивившись этому факту, Глеб вошел в избу, прошел через сени, толкнул дверь, ведущую в горницу, и негромко окликнул:
– Молчун! Эй, Молчун, ты здесь?
Молчун не отозвался, и в горнице никого не было. Тихо потрескивали и коптили льняные светильни в жировых плошках. В углу стоял гончарный круг, чуть правее валялась сапожная колодка. Видимо, Молчун, оставшись без работы, пытался освоить одну из «мирных» профессий. Интересно, получалось ли?
– Молчун! – снова окликнул Глеб. – Молчун, черт тебя дери! Если ты здесь – отзывайся!
Ответа не последовало. Глеб нахмурился и двинулся в соседнюю комнату. Но и в этой комнате было пусто. На перебуровленном топчане валялись порванные бусы и пустая кружка, воняющая олусом.
В горнице послышался какой-то скрип. Глеб мигом выпрямился, выхватил из ножен меч и тихо, как кошка, скользнул к горнице. Выглянув из дверного проема, он увидел, что крышка погреба откинута, а изнутри льется тусклый свет.
Глеб сдвинул брови и решительно зашагал к погребу. «Если этот дьявол там, я выскребу его на Божий свет и сломаю ему пару ребер прежде, чем сюда доберутся княжьи охоронцы и дознаватели!» – думал он, скрипя зубами от ярости.
Остановившись на краю погребного короба, Глеб заглянул вниз. Ярость заставила его забыть об осторожности, и когда он услышал шорох у себя за спиной, было уже поздно. Сильные руки толкнули Глеба в спину, и он полетел в квадратный зев погреба, так и не выпустив из стиснутых пальцев меча.
Приземление оказалось не слишком мягким, но Глеб умудрился ничего себе не сломать, не стукнуться ни обо что головой и не потерять сознания. Коснувшись бедром земли, он сгруппировался, подобно кошке, перекатился на плечо и почти мгновенно вскочил на ноги. Задрав голову, он увидел в светлом квадрате погребного короба лысоватую голову Молчуна.
– Эй, Первоход! – окликнул его Молчун. – Как ты там?
– Лучше всех, – ответил Глеб.
Он чертыхнулся и отряхнул испачканные землей штаны.
– Не зашибся? – снова спросил Молчун. – Тут ведь высоко.
– Говорю тебе – цел. Какого черта ты делаешь, Молчун? Зачем ты меня сюда столкнул?
Несколько секунд ходок молчал, затем глухо осведомился:
– Если я скажу, что перепутал тебя с кем-то другим, ты мне поверишь?
– Я поверю во все, что ты скажешь, если ты спустишь мне лестницу, – заверил его Глеб.
Молчун хмыкнул и качнул головой.
– Нет, Первоход. Прости, но ты не получишь лестницу.
– Если ты думаешь, что я смогу вскарабкаться по стене, как паук, ты ошибаешься. Спусти лестницу, Молчун. Спусти, и мы обо всем забудем.
– Не могу, Первоход. Ты нужен мне в яме, а не наверху.
– Значит, ты столкнул меня сюда специально?
– Выходит, что так.
Глеб откинул с лица темную прядь волос и холодно прищурился.
– И все же я даю тебе шанс передумать, – сказал он. – Помоги мне отсюда выбраться, и я все забуду.
– Может быть, – прогудел в ответ Молчун. – Может быть, и забудешь. Но беда в том, что я не забуду.
– О чем это ты?
– Ты спал с моей бабой, Первоход.
Глеб хотел возразить, но понял, что это бесполезно, и решил сменить тактику.
– Ты прав, Молчун. Я спал с твоей зазнобой. Выпусти меня, и мы разберемся по-мужски.
– Я с мечом, а ты с ольстрой? – Молчун хмыкнул. – Это ты называешь «по-мужски»?
– Я оставлю ольстру в погребе. Если хочешь, я оставлю здесь и свой меч. Мы будем биться на кулаках. Ты ведь отличный кулачный боец, Молчун. Вытащи меня отсюда и набей мне морду.
Несколько секунд длилось молчание, и в душе Глеба затеплилась надежда. Но в конце концов угрюмый ходок покачал головой и сказал:
– Нет. Прости, Первоход, но ты будешь сидеть здесь, пока я не приведу охоронцев.
По спине Глеба пробежал холодок. Погреб у Молчуна глубокий и надежный. До короба – сажени полторы. Крышка из дубовых досок, толщиной в две ладони, да и сверху на нее Молчун наверняка что-нибудь навалит.
