Впрочем, ехидные мысли приходят потом. Пока я судорожно цепляюсь за развороченную тушу «слоночерепахи». С правой ноги срывает сапог — он летит над изуродованными, обугленными тушами и исчезает в одном из протуберанцев «тьмы».
— Левда-а-аст!!!
Лалика! Амме повезло — в первый миг зацепилась ногой за какую-то тушу, а потом хватило ума обнять мертвую тварь, пачкаясь во внутренностях и задыхаясь от вони. Тушу тоже поволокло к не-Тьме, но она зацепилась за труп покрупнее и остановилась. А вот Лалика…
Подгоняемая неистовым ветром, девчонка кубарем катится навстречу клубящемуся мраку. Что во Тьму упало, то пропало — учат в Великом Храме перспективных Младших Убийц. Эта штука ничего общего с классической Тьмой не имеет, но жадна не меньше. Если Лалику не перехватить…
Страшно оторваться от спасительной земли, когда над головой вижит картечь и свистят стрелы. Но стократ страшнее — когда ураган в спину сам бросает навстречу смерти. И все-таки я вскакиваю и, обдирая необутую ногу и ладони (ветер валит наземь, но стоит встать — и снова бросает вперед) о шлак и мертвые туши, мчусь вслед за Лаликой.
— Стой, дурак! — кричит Амме. Каждая женщина боится за своего любимого, если тот на войне. Ей можно. Но если будет бояться мужчина, страхи женщины сбудутся. Обратно его принесут. Я даже не оборачиваюсь, стремясь не ухнуть в образованные магической бойней воронки и не переломать руки-ноги.
До чудовищной черноты уже несколько шагов. Сердце гложет дикий, иррациональный ужас. Я был прав — на Мир надвигается Ничто. Абсолютный распад. Даже не на атомы — на что-то еще более мелкое и элементарное. То, что уже никогда не будет Миром, и от этого трясутся поджилки даже у меня. Но остановиться нельзя. Я помню сладость твоего тела, Лалика, пусть это было и не по-настоящему. И если после такого дара дам тебе пропасть, то недостоин называться и Рабом Лиангхара.
Лалика пытается удержаться за чей-то шипастый гребень, но шипы рассекают нежную кожу, и руки, пятная кровью мертвую тушу, срываются. Лалика летит прямо в пасть бездне. Не отдавая себе отчет в том, что делаю, я совершаю безумный прыжок. Безумный — ибо малейшая ошибка бросит меня в пасть голодной пустоте.
Но опыт тысяч боев — универсален. Руки смыкаются на талии Лалики, мы валимся в крошево из окровавленного шлака, вжимаясь в корку из смерзшейся крови и внутренностей. Под рукой чувствую теплую упругость груди, перед глазами — чувственные губы, из которых вырывается пар. Когда все кончится, Амме меня убьет.
Несколько мгновений нас тащит к стене клубящейся мглы. А может быть, она сама растет, а может быть, и то, и другое… Эти «а может быть» можно придумывать часами. Потом напор стихает, некоторое время я — как был, у нее на груди — просто лежу, глядя на смерзшийся от крови чудовищ шлак.
Потом жрица Великой Матери облизывает губы и хрипло произносит:
— Что, все?
— И не надейся! — ворчу я. — Все только начинается. Знаешь, что это за мгла? Еще одни Врата. Я тебя порадовал?
Лалика ойкает. Слезаю с ее мягкой, теплой груди (Амме лучше — по крайней мере для меня) и пытаюсь встать. Шатает изрядно, но стою. Значит, могу помочь даме, из рассеченных рук которой капает кровь. Перевязать есть чем — одежды на нас еще хватает — но некогда. Надо собрать остальных (кто еще жив и в силах колдовать), наскрести, кто сколько сможет, Силы — и ударить. Жаль, нельзя принести в жертву Владыке десяток пятнадцатилетних девственниц — тогда мы бы получили неплохой шанс выжить…
Взрыв разметал своих и чужих, и, конечно же, все заклинания как ветром сдуло. Куда-то исчезло тело Эккерхарда, пропал Зосима — мы ведь оставили его, раненного, в грузовом отсеке «колесницы». И, конечно, бессмысленно искать мастера Валленберга. Итак, уцелели четверо: я, Мелх, Амме и Лалика. А против нас…
Гляжу туда, где еще недавно были Миллимет, Леонтино и Джованни — и чувствую, как шевелятся под шапкой волосы: с юга, с противоположной от Врат стороны, валом валят… все те же Твари Ночи. Но это еще не все. Оправдываются худшие опасения — Тетрик и вправду чудесно спелся с теми, кто лезет в наш Мир через Врата, и уже пробил для них еще одни. Как и Аэлла. Какая прелесть — два человека-Ключа когда-то одолели моего Владыку, что им какие-то главы Храмов!
— Левдаст, нужно уничтожить вторые Врата, и немедленно! Потом займемся Тетриком. — Мелх, оказывается, уже оправился от удара, командует, пытаясь собрать уцелевших магов воедино. Он достоин королевского сана и ранга Высшего Палача — помимо огромной силы и знаний у него стальная воля и решимость. Ни хитрющий Зосима, ни могущественный Натан, ни прямолиненый, насколько вообще может быть прямолинейным Палач, Синари, ни, тем паче, трусоватый Ксандеф не могли противостоять королю. Потому все остальные Палачи (и, следовательно, кандидаты в Высшие Палачи) погибли, а он остался. Интересно, переживет ли меня? — Бьем этого мальчишку, Аэллой займемся потом…
— Чем, родной мой? — хрипит Амелия, сплевывая кровь и копоть. — Задом своим? Накопитель магии — тю-тю!
Мелхиседек вздыхает.
— Твоя правда, старейшая. — Надо же, а у Мелха еще есть силы на ехидство! В его устах «старейшая» звучит именно как намек на возраст, то есть изощренное хамство. — Есть, конечно, один путь… Как у Крейтона.
— Что? — возмущаюсь я. Такой подарок жрецам Единого — это уж слишком, особенно после случившегося в Медаре и Нехавенде… — А Храмы на кого оставим?
— А если не решимся, ни Храмов не будет, ни Богов наших, ни Мира, — вдруг тихо произносит Лалика. Красавица выглядит жалко и жутко — растрепанная, окровавленная, лицо исцарапано, запачкано грязью, кровью и копотью, руки распороты о шлак и чешую убитых чудовищ, из них капает и капает на спекшийся шлак кровь. Так выглядел Палач Иероним за час до принесения в жертву. — Помните, что говорила Дарящая Любовь? Храмы и Боги важнее наших шкур. Для того мы и объединились, и пришли сюда… Неужели сейчас побежим?
— Но у нас нет Силы, Лали, неужели не чувствуешь? — произношу я, положив руку на плечо женщины. После того, как познал всю силу ее страсти и красоты, я испытываю к ней странное чувство. Оно не походит ни на светлую, возвышенную над пошлостями любовь к Амме, ни на голое, неприкрытое вожделение, как на алтаре Амриты. А напоминает оно… как ни забавно, то чувство, которое я испытал благодаря Жаклин-Исмине. Я в ответе за нее, жрицу, потерявшую свой Храм. Потому что больше — некому.
— Сила у нас есть, — произносит женщина. — И эта Сила — я.
— Что ты предлагаешь?
— Левдаст, ты говорил, что можешь получить Силу из мук и смерти? Самое время. Я к твоим услугам.
