— Вот именно. Рассчитывать нам не на кого, алеманы нас защищать не будут, аггры…
— Про аггров я всё знаю, не надо. Внутренние ресурсы, так?
— Верно! Похоже, у нас, кроме посёлков, других ресурсов нет…
…На этом они расстались. Ридург ещё покрутился в Аргате по всяким хозяйственным делам, побеседовал с директором Политехнического училища, с удовольствием выслушав похвалы Гарду, и поехал домой, в Дамхар. Готовиться к будущим переменам. И готовить свою семью, свой дом и свою усадьбу. Всё ясно и понятно, теперь лишь бы времени хватило, лишь бы война не началась раньше расчётного времени, есть у войн такая вредная манера — начинаться до окончания подготовки. И осталось смутное ощущение, что чего-то он не додумал, упустил в тех статьях… Но думать он об этом не стал, посчитав мелочью. Всего никогда не предусмотришь, а зацикливаться на мелочах тоже нельзя: упустишь главное.
* * *
Фрегор приходил в себя больше недели. Чем он занимался в своих комнатах, Гаор не знал: впервые за последние месяцы его ни разу не потребовали наверх. И он сам, никого ни о чём не спрашивая, вернулся к режиму с утренней работой в гараже и вечерней тренировкой, тем более что заниматься на гимнастической площадке в парке было уже холодно, да и… наглеть всё же нельзя: раз он не на выезде теперь, то и после отбоя ему в парке делать нечего. Ни Мажордом, ни тем более Милок к нему не цеплялись, но и он не нарушал и не нарывался. Разве только в тот вечер… хотя нарушением это назвать нельзя. Ну, так сказать… отпустил душу.
Просто он спустился после тренировки в рабский подвал, предвкушая отдых и ужин. Сегодня тренировка затянулась, и, похоже, он только-только в душ успеет. В коридоре суетились вернувшиеся с работы. И уже на входе в спальню он вдруг услышал… гитару?! Откуда?! И он пошёл на звук.
Играли в первом правом будуаре. Мелодия показалась Гаору знакомой, а голос, певший без слов, приятным, и он толкнул дверь. На кровати сидели Цветик и та, в бордовом. Играла в бордовом, а пела Цветик. Когда дверь открылась, она замолчала, а вторая продолжала перебирать струны уже без мелодии.
— Чего тебе, Дамхарец? — после недолгого молчания спросила Цветик.
— Ничего, — пожал плечами Гаор и усмехнулся, — просто гитару услышал. Интересно стало.
— Скажешь, что умеешь? — насмешливо спросила в бордовом.
И Гаор, будто его кто подтолкнул, вошел, не закрыв за собой дверь, и мягким, но властным движением взял у неё гитару. Перебрал струны, тронул слегка колки. На гитаре его учила играть Силни, сестра Жука, хотя в училище бренчали многие. В каждом если не отделении, то взводе был свой гитарист, это не возбранялось ни Уставом, ни начальством. Правда, денег на свою гитару у него, разумеется, не было, но всегда можно было одолжиться, а Силни играла хорошо, как он уже тогда понимал, по-настоящему. Всё это мгновенно и сразу вспомнилось, пронеслось в голове вместе с воспоминаниями о редакционных редких и потому особенно весёлых и памятных вечеринках, где тоже приносили гитары и пели.
Цветик и вторая переглянулись и выжидающе посмотрели на него. И Гаор запел почему-то тот старинный романс, что впервые услышал от Силни и тогда же запомнил с её голоса.
— Ночь тиха… над рекой ярко светит луна… и блестит серебром голубая волна…
Он пел, глядя не на них, а в пустую стену, и чувствовал, как за его спиной в коридоре собирается напряжённо молчащая толпа.
— Милый друг, нежный друг… я как прежде любя… в эту ночь при луне… вспоминаю тебя…
Совсем рядом, у себя под боком, он почувствовал чьё-то жаркое дыхание и, скосив глаза, увидел Снежку. И улыбнулся ей.
— Под луной расцвели голубые цветы… этот цвет голубой — это грёзы мои… к тебе грёзой лечу, твоё имя шепчу… милый друг, нежный друг… о тебе я грущу…
Цветик и вторая смотрели на него удивлённо и даже чуть испуганно.
— В эту ночь при луне… на чужой стороне… милый друг, верный друг… вспомни ты обо мне…
Гаор перебрал струны последним аккордом и в тишине протянул гитару женщине:
— Держи.
Она молча покачала головой, а Цветик хрипло сказала:
— Спой ещё.
Гаор улыбнулся:
— Что, понравилось? Неужели раньше не слышала?
Ответить она не успела. Потому что раздался визгливый голос Мажордома, ругавшего дикарей за толпу и нарушение режима. Гаор досадливо выругался вполголоса, сунул гитару Цветику и повернулся к двери, едва не столкнувшись с Милком.
— Ты куда лезешь, Дамхарец, — спросил тот с тихой, но достаточно явной угрозой. — Тебе это кто разрешил?
— Я и не спрашивался, — огрызнулся Гаор. — А ну, отвали с дороги, пока не уронил.
Милок, зло ворча, посторонился. Снежка сразу ухватилась за руку Гаора и, гордо семеня рядом с ним по коридору, тараторила, чтоб он всё своё прямо сейчас ей отдал, а уж она и отстирает, и…
В спальне в общей толкотне переодевавшихся из рабочего в расхожее Гаору объяснили, что играть на гитаре и петь разрешается только тем, кто из первой спальни, и то не всем, а по хозяйскому выбору.
— Здорово ты остроносых умыл, — шёпотом хохотнул уже за столом сидевший напротив Беляк.
— А то они задаются, что только они умеют, а нам, дескать, не дано, — поддержал Беляка сидевший на углу стола чернобородый, но светлоглазый мужчина из парковой бригады.
И всё, тем всё и кончилось. И Гаор искренне не посчитал это нарушением. А кого и как он уязвил своим пением… да по хрену ему они все с их закидонами и амбициями. Тем более что снова начались выезды и разъезды. Съездили пару раз в Исследовательский Центр, да ещё в несколько мест, видно, добирать остатки или что-то проверить. Ничего нового, скажем так, он в этих поездках не увидел, разве только…
…Белый госпитальный коридор, одинаковые двери без номеров и названий. Свои и так знают, а чужих здесь не бывает. И все, даже рабская обслуга в белых комбинезонах и халатах, даже на ногах белые мешочки поверх обуви.
— Нет, сюда вы можете пройти только без него.
Фрегор не так рассерженно, как удивлённо уставился на высокого и худого врача. Белый глухой халат, белая круглая надвинутая до бровей шапочка, большие очки с толстыми выпуклыми стёклами. К удивлению Гаора, Фрегор согласился с запретом:
— Жди меня здесь, Рыжий.
— Да, хозяин, — откликнулся он, — ждать здесь.
Неестественно круглые за стёклами очков жгуче-чёрные глаза врача оценивающе и… запоминающе осмотрели его. И когда за Фрегором и врачом закрылась дверь, белая и безликая, как всё здесь, Гаор перевёл дыхание с невольным облегчением: хватит с него здешних тайн и секретов.
— Парень, — вдруг позвали его негромко и хрипло. — Будь человеком, подойди.
