— Ага, понятно. Тебя куда, болезная?
— Домой, ик… ик. Эй, у нас водичка осталась, нет?
Дальше я не помню. Отрубилась, что ли?
Очнулась в машине, совершенно трезвая.
— Не поняла?
Я огляделась. Это явно не Олега машина и даже не Ульянова.
— Какого черта? Где это я?
Двери были заблокированы, в салоне свет, на улице темень, хоть глаз выколи, и телефона нет. Приплыли! В голову разные мысли полезли. Меня похитили? Нет, тогда я бы валялась сейчас в багажнике, а не на переднем сидении, заботливо пристегнутая и укрытая пледом. Значит, похищение отпадает. Тогда… тогда. Ой, мама! Кажется, я украла эту машину. А что? Со мной такое уже было. Угнала машинку и попала в реанимацию. По крайней мере, мне так говорили.
Несколько минут я предавалась панике, а потом все же решила порыться в бардачке. Пусто. Ни вещей, ни документов, ничего. На козырьке водителя тоже, а вот на заднем сидении под одеялом Женька обнаружилась, живая и спящая.
— Женек, вставай.
— А? Что? — подскочила сестрица, несколько секунд, как и я, соображала кто она, где она и с кем она, а когда разобралась…
— Где это мы?
— Хотела бы я знать, — вздохнула я.
— Нас похитили?
Женька подергала ручку двери, но, как и мне, она не поддалась.
— Не похоже.
— Тогда, что за черт?
— Ты меня спрашиваешь? А я говорила тебе не пить.
— Ага, это я виновата, — надулась сестра. — Сама-то чего пила?
— Я стресс снимала. А ты вообще еще подросток.
— А сама-то… нашлась взрослая, — буркнула сестрица в ответ. Следующее несколько минут мы обиженно сопели, но обиды обидами, а выбираться нужно.
— Ты бардачок проверяла?
— Да. Там пусто.
— Совсем?
— Совсем.
Теперь мы приуныли.
— Может, стекло разобьем?
— Как бы нас за это самих потом не разбили.
Мы снова стихли, пока Женька не вспомнила о скутере.
— Постой, а где Малыш?
— Ты меня спрашиваешь? — огрызнулась я и пожалела об этом, когда сзади раздалось подозрительное сопение.
— Не реви.
— Я не реву. Мне просто… мне Малыша жалко.
— Успокойся, мы его найдем. И открутим голову тому, кто нас сюда затащил. Ты вообще, что последнее помнишь?
— Помню, как Катя меня к машине вела. Еще типы эти из кустов вышли. Сказали, ждать.
— А я что в это время делала?
— Спала, кажется. Олег тебя на руках нес.
Пипец! Я пару минут пялилась в лобовое стекло, а потом отстегнулась и нажала на сигнал клаксона. Идея так себе, но хоть кто-то должен нас услышать.
Услышали, открыли дверь водителя и отодрали мою руку от руля.
— Ты совсем спятила? — послышалось знакомое шипение из темноты. Блин, лучше бы я его вообще не слышала, нет, лучше бы я вообще сегодня из дома не выходила. Это ж надо так попасть.
— И что все это значит? — требовательно спросила я, когда наш «похититель» уселся на заднее сидение.
— То, что у вас обеих крупные неприятности, — ответил Диреев и так на меня посмотрел, что я заткнулась. Надолго. До самого дома молчала.
— Ты понимаешь, что если бы не я, вы обе объясняли бы свои полеты в инквизиции, а не ехали бы мирно домой.
— И что? Я тебя благодарить должна?
— Не мешало бы, для начала. Ты знаешь, сколько сегодня законов нарушила?
— Я не хотела.
— Ты никогда не хочешь, но расхлебывать приходится мне.
— Я не просила тебя помогать.
— Заткнись, — неожиданно рявкнул он. — Просто заткнись сейчас, иначе я…
Мы остановились, и я пулей вылетела из машины, а вот сестрица почему-то выходить не торопилась. Уж и не знаю, о чем они там трепались, но меня это достало. Я пошла к дому, злая, как никогда. Нет, ну что за хрень? Он меня бросил, завел себе новую подружку, и смеет обвинять. Он. Меня. Смеет. Обвинять! Гад! Я резко развернулась и двинула назад.
— Ты не имеешь права со мной так разговаривать, — прокричала я, открыв дверь машины. — Мы расстались, так скатертью дорога. Надо ехать в инквизицию, так вези. Хватит изображать из себя рыцаря на белом коне. Я не просила. Катись к своей вампирше и.
У меня пропал голос, неожиданно так. Я говорила, но сама себя не слышала. Это как с Егором, когда он меня обездвижил, только еще хуже. И внезапно нахлынуло что-то, словно вспыхнуло в памяти и тут же погасло. Я вдруг поняла, что со мной это уже было. Он уже так делал когда-то.
— Успокоилась? — до омерзения равнодушно спросил он, и вышел из машины.
А я смотрела на него. Бог. Я звала его Богом. Потому что он казался таким совершенным, таким недоступно прекрасным. Он меня спас. А еще почему-то вспомнились его черные, идеально чистые ботинки, на которые меня, кажется, вырвало.
Голос вернулся так же, как и пропал, только вот я уже не хотела ругаться и кричать, обвинять его в чем-то. Это, даже не воспоминание, а эхо воспоминания, так захватило меня, что я просто развернулась и пошла к дому, так ничего и не сказав.
В подъезде было странно темно, но в тот момент я была настолько погружена в себя, что просто прошла мимо пустой будки вахтерши, совершенно позабыв, что тетя Катя раньше одиннадцати не уходит, что никогда в нашем подъезде так темно не было, что железная дверь подъезда распахнута настежь, что впереди пугающая темнота. Я просто упрямо шла вперед, поднялась на пролет по лестнице, пока не наткнулась в этой темноте на кого-то. Внезапно загорелась лампочка, реагирующая на движение, и я увидела того, кто не давал мне пройти. Побледнела и начала спускаться вниз. Потому что это был не человек. Вампир. И он был не один.
Я поняла это, когда наткнулась на еще одного спиной. Обернулась, сглотнула и начала паниковать.
Вот так всегда, как отвлечешься ненадолго, потеряешь бдительность, а оно как шандарахнет прямо по макушке. И ведь винить-то некого, сама дура, виновата.
— Эй, ребят, а что за сходка тут у вас, в моем подъезде? — попыталась вступить в диалог я. Только какой там диалог? Эти лишь клыки свои выставили, и тот, что сзади попытался их тут же и применить.
— Ох, ты еж! А с глазами-то у вас что за хрень?
А хрень такая, что в обморок впору падать. У этих психов были совершенно стеклянные глаза, как у кукол или у мертвых рыб, и красные, жуткие, налитые кровью. Я чуть не поседела. Эх, где все мои охранники, спасатели, когда они так нужны? Сейчас тут мной закусят, и не подавятся. И браслет чертов. С ним я бессильна.
В общем, изловили меня гады, а один так сильно к стенке приложил, что я реально звезды увидела.
— Я искра, меня нельзя убивать, — просипела я, когда тот, что приложил, шею сдавил, с явным намерением ее сломать. И что же она всем так нравится-то?
Так, не отвлекаемся, а пытаемся внушить придуркам, что меня надо отпустить, извиниться и до квартиры проводить. Только это какие-то неправильные придурки были. Услышав, что я искра, в ужасе не отпрянули, извиняться не стали, а обрадовались как-то.
