— А ведь брат твой там, Неустрое! — Ярко схватил вожака за рукав. — Что делать-то будем?
— Думать! — сердито отвечал Неустрой, высвобождая рукав и щурясь под подозрительными и всё понимающими взглядами приставленных к ним Глебовых кметей.
Думали до самого вечера.
Ярко бесшумно полз в темноте среди по-весеннему низкой ещё травы, и едва сдерживался, чтобы не запеть от восторга. Обманул, обманул! — пело что-то в его душе.
Кмети из сторожи, выставленной Глебом Святославичем, оказалась сущими лопухами! Ярко было совсем не трудно проскользнуть мимо них, тем более, что это стало для него ещё и вопросом чести.
Вообще, весь этот поход был для него сплошной обидой.
Сначала его обидел собственный конь — он ли не водил го купаться в росе, не поил свежей водой, не кормил собственноручно, не чесал гриву.
Потом его на испытаниях обошёл этот… этот Неустрой!
Потом он по собственной дурости стал задираться, и Неустрой его побил.
Никоторой славы теперь не видать ватаманову сыну.
И когда сейчас Неустрой рассказал, что он придумал, то Ярко клещом — а вернее волчьей хваткой! — вцепился в главное! Обойти Глебовых кметей должен он и только он! Не зря же его предком был волк-оборотень!
Пусть у Неустроя будет ныне слава удачливого вожака — эта слава и от Ярко не уйдёт! Кто знает, может быть, именно он станет когда-нибудь ватаманом вослед отцу.
Зато он, Ярко нынче сделает то, чего не сможет сделать никто более, ни зазнайка Неустрой, ни его братец Шепель, хоть и в дружине Ростиславлей.
Сторожевые кмети его не заметили, а кому надо считать спящих у костра мальчишек-«козар»?
Ярко полз по широкой дуге, огибая стан Святославичей, благо Глебова дружина стояла с самого краю — были бы Глебовичи в середине — не уйти бы «козарам». Хотя и теперь — как ещё Перун да Велес рассудят…
Готово! Здесь будет самое то, что нужно.
Ярко вытащил из-под рубахи родовой оберег — мешочек из волчьей шкуры, распустил завязку и вывернул мешочек. Резко потянуло зверем, живым волком! Ярко подхватил упавший волчий клык, царапнул себя по запястью ножом и окропил клык кровью.
— Господине Велес, Владыка Зверья, Исток Дорог! Помоги!
Запрокинул голову к луне и завыл.
Оборотнем он не был.
Но великий родовой завет позволял на несколько мгновений стать волком в душе! И отвести глаза другим!
Многоголосый волчий вой и острый, близкий звериный запах стегнули как плетью. Кони заржали и захрапели, шарахнулись, гонимые многовековым ужасом, живущим издревле в конской крови, с тех самых пор, как Старый Волк убил Старого Коня и впервой напился живой крови!
Сторожа бросилась унимать коней, помогать коноводам — мечущийся в диком страхе табун готов был растоптать и княжий шатёр белого полотна.
И никто не заметил, как от полупогасшего костра впереймы мечущимся коням метнулось шесть стремительных теней. Ещё несколько мгновений — и кони вскачь ударили в степь. Закричали, засвистели сторожевые, кто-то даже бросился вослед, да только за бродником в степи разве угонишься?
И след простыл.
Да и не удалась погоня — кони артачились, не шли — плясали на месте, храпели, задирая головы. И не шли.
— Княже! Глеб Святославич!
Глеб вскочил сразу же, словно ждал каких-то дурных вестей — а и ждал в глубине души!
— Что?!
— Мальчишки «козарские»! Сбежали!
— Как?! — князь сжал кулаки, понимая уже, что неважно — как. Важно иное — теперь внезапного нападения на Тьмуторокань не выйдет, теперь Ростислава предупредят.
— Да у нас тут кони пополошились от волчьего воя, мы их ловить ударились, и они тоже. Кто же ведал…
Старшой сторожи сбивчиво и торопливо рассказывал про то, как сбежали «козары», но князь почти не слушал. Треснула в сжатом кулаке рукоять плети.
Сам виноват!
Пожалел!
Пожалел ребят, не велел связывать на ночь… понадеялся, что мальчишки… а вот забыл про то, что именно мальчишки — самый отчаянный народ!
А теперь ещё предстояло отвечать перед отцом!
Остановились вёрст за пять от Святославля стана, дали коням отдышаться и попить.
Хлопали одобрительно по спине довольного Ярко. Когда мимо него метнулись всадники, сын ватамана успел вскочить на спину коня, которого товарищи тянули в поводу. А сейчас он только смеялся, слушая восторги друзей.
— Ну, молодец! — восторженно выдохнул, падая с коня рядом с ним, Неустрой. — Ну, Ярко!
Ярко только повёл плечом — не нуждаюсь мол — хотя душа пела и плясала.
Отдышались и снова принялись ловить коней. Медлить было нельзя — с рассветом вся Глебова дружина по степи рассыплется — ловить их.
— Ярко, — негромко позвал Неустрой, как только они уселись на конские спины. Сёдел не было, приходилось ехать охлябь.
— Ну чего?
— В Тьмуторокань поскачешь?
Ярко даже задохнулся от неожиданности.
— Для чего?
— Ростислава Владимирича упредить. А то налетят Святославичи внезапно… а там Шепель…
— Ну и упреждал бы его сам, — пробурчал Ярко, хотя в Тьмуторокань хотелось. Очень хотелось. Не бывал ещё никогда сын ватамана Игреня ни в одном городе.
— Вот и договорились, — словно не слыша его слов, подытожил Неустрой.
2. Дикое поле. Ясские предгорья. Кубань. Весна 1065 года, травень
Летнее солнце лило с неба расплавленный жар. На всей Руси сейчас травень-месяц, только-только земля травенеет, а здесь, на Кубани, травы уже в рост пошли. Сытные жирные чернозёмы сохнут под щедрым полуденным солнцем.
Какими словами передать горячее очарование сухих и жарких степей, где летом дрожит чуть горьковатый, подёрнутый дымкой воздух, а зимой холодные вьюги скупо кидают в лицо колючий сухой снег? Как рассказать, какова эта степь по весне, когда сплошным и ярким разноцветным ковром её выстилают маки и тюльпаны, а от степного весеннего воздуха пьянеют люди, кони и дикое степное зверьё? Как несутся кони в колыхании трав и пляшут волчьи пары на облитых луной взлобках?
Князь Ростислав Владимирич сдвинул на затылок шелом, весело озирая широкую луговину на краю кубанских плавней. А было и на что посмотреть.
Стояли на луговине два войска, и войска немаленьких по тем местам да по тем временам!
Стояла конная волынская дружина Ростислава Владимирича, звякая стальными доспехами, ломая солнце на латной чешуе да на кольчужном плетении, блестя островерхими шеломами. Стояли конные да пешие охочие вои из кубанцев, которые числом мало не равнялись княжьей дружине — а и была дружина уже сотен под семь, не меньше. Тут, в кубанском-то войске, кольчуги мало у кого были, больше-то стегачи да кояры виднелись. Кто побогаче, так тот на кожаные альбо стёганые латы бляхи железные пришивал. Но оружие доброе у всех было — кубанским русичам, которых теперь про прихоти судьбы козарами кликали, было в навычку с оружием и пахать, и сеять, и коней да овец пасти.
