Ростислав невольно усмехнулся, вспомнив жалобы кубанских ватаманов да войтов на беспокойных сябров — ясов да касогов. Дескать, тогда только спокойно и жили, когда Мстислав Владимирич, деда твоего брат, на Тьмуторокани сидел — он Степи клыки-то повыломал. А ведь, должно быть, и сами не без греха, — вспомнил невольно князь откровение донского «козарина» Керкуна, — и сами небось как случай выдастся, так своего не упустят — пощиплют и касога, и яса, и настоящего козарина, что живут теперь, слышно, где-то в горах, на Терек-реке да в устье Волги.
Напротив Ростиславлей рати, отважно прислонясь спиной к Кубани, стояли касоги — восемь сотен конницы. Пришли пограбить кубанский край степные удальцы в недобрый для себя час. Забылись касогами былые года, забылась и худая память убитого Мстиславом Владимиричем князя Редеди. Перелезли касоги Кубань по бродам, да и угодили, как кур в ощип — кто же ведал, что тут, на Кубани сам беглый волынский да тьмутороканский князь Ростислав стоит с дружиной.
Ростислав спешить не стал — дал касогам рассыпаться в зажитье, да и двинул свою непрерывно прирастающую воями рать загонной облавой. Отрезал касожских удальцов, пришедшую погулять молодёжь, от бродов, прижал к реке.
Касоги теснились на широком пологом берегу Кубани, носились туда-сюда конные вестоноши — видно было, что воеводы касожские не решаются бросить своих в бой с княжьей дружиной. И князь не спешил лить кровь — а ну как удастся дело миром решить… А то, что пограбили касоги кубанский край — что за беда? Тем более и грабить-то почти нечего — при первой же вести о набеге кубанские русичи-«козары» всё самое ценное увязали в торока да конным побытом и кинулись в плавни, бросив дом и громоздкие пожитки — чего там было и бросать. Навыкли на Кубани жить беспокойно да бедно, и не скоро ещё выведется та привычка.
Не скоро, говоришь? — внезапно озлился на себя Ростислав и вспомнил свой давний разговор с Вышатой. — Ан нет, друже, скоро! Прижмём Степь, возьмём к ногтю!
Со злости князь чуть было не ожёг коня плетью, но вовремя опомнился. И тут же тронул его каблуком. Умный конь только чуть фыркнул в ответ и плавно подался вперёд, вынеся хозяина враз на несколько сажен из строя дружины.
— Княже! — крикнул было Вышата, но тут же умолк, оборванный коротким взмахом княжьей руки — безусловным прещением возражать альбо следовать за ним. Всадник на белом коне и в алом корзне, ускоряя шаг коня, двинулся к недвижно замершей от неожиданности рати касогов.
И только один из кметей княжьей дружины ослушался приказа князя. Совсем ещё мальчишка, он, сам дурея от страха и собственной дерзости ослушания княжьему слову, подогнал коня и почти догнал князя, ехал за его правым плечом.
По княжьей дружине прокатился короткий ропот:
— Молокосос! — выразился кто-то из длинноусых волынских кметей и сплюнул под копыта коня. — Уж будет ему от князя…
— Цыть, — коротко велел ему Славята, довольно улыбаясь. — Ничего ему не будет. Быль молодцу не укор…
А Шепель правил конём, почти ничего не видя, стараясь только не отстать от князя — смеяться потом кмети станут, скажут — захотел удалью выхвалиться, да сробел. Взялся за гуж, так не говори, что дюж, — всегда поучал его отец.
— Воротимся — будешь месяц на конюшне навоз чистить, — не оборачиваясь, сквозь зубы посулил ему князь.
Шепель только молча кивнул в ответ, ничуть не заботясь, что князь его ответа не видит.
Душа стыла от восторга и страха.
А князь усмехался разом и над мальчишкой, и над собой — ишь, тоже выхвалиться решил перед дружиной всей и кубанцами.
Сам не лучше мальчишки.
Подъехали. Князь осадил коня и тут только поворотил голову:
— Ну… и чего ты увязался?
— А чего ты, княже… один на них всех, — не нашёлся более что ответить мальчишка.
Ростислав коротко усмехнулся.
— Храбрец. По-касожски-то хоть разумеешь?
— Не-а, — уже весело ответил Шепель.
Князь коротко кивнул и досадливо засопел.
Касоги, меж тем, таращились на Ростислава и его корзно во все глаза — понимали, что перед ними сам князь. А в их задних рядах шла какая-то возня, кто-то проталкивался вперёд. Наконец, ряды расступились и выехали двое. Седобородый крепыш — а как же иначе? В рати-то молодёжь, да только всё одно с ними хоть с десяток, а то и с сотню бывалых воев всегда есть. Да и старшим наверняка кто-то не больно молодой… Такие набеги — они ведь ещё и обучение войское. Молодым волю только дай, они, пожалуй, навоюют — Ростислав, забыв, что и сам пока что не старик, вновь покосился через плечо на довольного собой Шепеля.
Вторым был молодой воин, такой же мальчишка как и Шепель. Зброеноша ещё небось, отрок, — подумал Шепель мельком и немедленно возгордился — он-то был полноправным настоящим кметём!
Касожская молвь не понадобилась — старик сносно говорил по-русски.
— Ты хочешь сказать мне что-то, князь русский? — спросил он, подымая на Ростислава старческие глаза, всё знающие и понимающие, но бессильные. — Если нет — прикажи своим воям. Мы умереть сумеем.
Он не боялся. Старики отвыкают бояться смерти, познав тщету этого страха.
— А зачем? — пожал плечами Ростислав Владимирич. — Может, мира поделим? Крови русской на твоих удальцах пока что нет, так ведь?
— И твои вои простят нам то, что мы разорили три ваших селения? — криво усмехнулся касог.
— Выкуп дадите, — мгновенно ответил Ростислав. — Сотню своих оставите в заложники. И ты сам останешься, старче.
— А остальных — пропустите к бродам, — твёрдо сказал старик.
— А чего же твои вои вплавь через реку — не хотят? — князь усмехнулся. — Я слыхал, степняки на то великие мастера.
Касог насупился.
— Мы Кубань-то и здесь переплывём, да только с той стороны тоже твои люди. Вчера подтянулись. Они тебя могут и не услышать, а нам — не поверить…
— Ладно, — рассмеялся князь. — На том и порешим.
Старик бросил что-то своим через плечо. Касоги на миг замерли недвижно, потом дружно грянули славу великодушному русскому князю.
Вечером касожское войско уходило через броды на юг, оставя сотню своих в залог мира, а князь Ростислав, не переходя Кубани, стал у бродов станом.
— Ты у нас самый храбрый?! — язвительно спросил Славята Шепеля. — Вот, стало быть, в дозор сегодня вне очереди пойдёшь.
В глубине души гридень одобрял мальчишку, но ослушание должно быть наказано. После можно хоть золотой гривной наградить за храбрость, но раз ослушался — накажи обязательно!
В тёмной степи дозор двигался молча — а чего зазря горланить-то? Тем более, в дозоре, где не то что конь лишний раз не заржёт, а чихнёшь невпопад — и то ворог услышать может.
