Случилось в один из дней отец мой - купец из купцов Дамаска оказался в незнакомой местности, брошенный спутниками, без лошади, поклажи, но опоясанный мечом. Не стану рассказывать, что привело его к таким обстоятельствам, ибо это отдельная история достойная упоминания, но недостойная времени, которого у нас осталось счетное число. Итак, отец мой шел по незнакомой местности ночь, утро и весь день, и вторую ночь до утра, пока не увидел вдали что-то черное. И отец обрадовался и воскликнул: "Может быть, там я найду кров, еду и воду!"
И он приблизился и увидел дворец, выстроенный из чёрного камня и выложенный железом, и один створ ворот был открыт, а другой заперт.
И отец обрадовался и остановился у ворот и постучал лёгким стуком, но не услышал ответа. И тогда он постучал второй раз и третий, но ответа не услыхал, и после этого он ударил в ворота страшным ударом, но никто не ответил ему.
"Дворец, наверное, пуст", - сказал тогда отец и, собравшись с духом, прошёл через ворота дворца до портика и крикнул:
- О жители дворца, тут чужестранец и путешественник, нет ли у вас чего съестного?
Он повторил эти слова второй раз и третий, но не услышал ответа; и тогда он, укрепив своё сердце мужеством, прошёл из портика в середину дворца, но не нашёл во дворце никого, хотя дворец был украшен шёлком и звездчатыми коврами и занавесками, которые были спущены. А посреди дворца был двор с четырьмя возвышениями, одно напротив другого, и каменной скамьёй и фонтаном с водоёмом, над которым были четыре льва из червонного золота, извергавшие из пасти воду, подобную жемчугам и яхонтам. Склонившись над водоемом, отец обнаружил там диковинных рыб четырех цветов - белых, красных, голубых и желтых. А вокруг дворца летали птицы, и над дворцом была золотая сетка, мешавшая им подниматься выше. И отец не увидел никого и изумился и опечалился, так как никого не нашёл, у кого бы мог спросить о дворце и дороге домой. Затем он сел у дверей, размышляя, и вдруг услышал стон, исходящий из печального сердца, и голос, произносящий нараспев:
Когда я скрыл, чем дорожил, но сердце бушевало,
Когда бессонница очам покоя не давала,
Я страсть, возросшую во мне, призвал и ей сказал:
"Не оставляй меня в живых, срази, как сталь кинжала,
Не дай, чтоб средь трудов и бед я долго пребывал!"**
И когда отец услышал этот стон, он поднялся и пошёл на голос и оказался перед занавесом, спущенным над дверью покоя. И он поднял занавес и увидел юношу, сидевшего на ложе, которое возвышалось от земли на локоть, и это был юноша прекрасный, с изящным станом и красноречивым языком, сияющим лбом и румяными щеками, и на престоле его щеки была родинка, словно кружок амбры, как сказал поэт:
О, как строен он! Волоса его и чело его
В темноту и свет весь род людской повергают.
Не кори его ты за родинку на щеке его:
Анемоны все точка чёрная отмечает.
И отец обрадовался, увидя юношу, и приветствовал его; а юноша сидел, одетый в шёлковый кафтан с вышивками из египетского золота, и на голове его был венец, окаймлённый драгоценностями, но все же вид его был печален.
И когда отец приветствовал его, юноша ответил ему наилучшим приветствием и сказал:
- О чужестранец, ты выше того, чтобы пред тобой вставать, а мне да будет прощение.
- Я уже простил тебя, о юноша, - ответил отец. - Я твой гость и пришёл к тебе с нуждой, но теперь хочу, чтобы ты рассказал мне об этом дворце, и о причине твоего одиночества в нем и плача.
И когда юноша услышал эти слова, слезы побежали по его щекам, и он горько заплакал, так что залил себе грудь, а потом произнёс:
Скажите тому, кого судьба поражает:
"Сколь многих повергнул рок и скольких он поднял!
Коль спишь ты, не знает сна глаз зоркий Аллаха,
Чьё время всегда светло, чья жизнь длится вечно?.."
Потом он глубоко вздохнул и произнёс:
Ты дела свои вручи владыке всех;
Брось заботы и о думах позабудь.
Не пытай о том, что было, - почему?
Все бывает, как судьба и рок велят.
И отец удивился и спросил:
- Что заставляет тебя плакать, о юноша?
И юноша отвечал:
- Как же мне не плакать, когда я в таком состоянии? - и, протянув руку к подолу, он поднял его; и вдруг оказывается - нижняя половина его каменная, а от пупка до волос на голове он - человек.
8.
Продолжение рассказа третьего узника
На следующее утро, сразу после молитвы, я направился к кораблю, который стоял на якоре. А персиянин уже ждал меня, и капитан корабля ожидал меня. Едва я поднялся на корабль, персиянин закричал капитану и всем матросам:
- Поднимайтесь, дело кончено, и мы достигли желаемого!
И капитан крикнул матросам:
- Выдёргивайте якоря и распускайте паруса!
И корабль тотчас отчалил и поплыл при хорошем ветре.
Прошел день и ночь, и еще день и еще ночь, и я заметил, что ни капитан корабля, ни команда не выполняют обязательный пятикратный намаз, а молятся каким-то доскам с изображенными на них запретными человеческими лицами. Я рассказал об увиденном персиянину, а он ответил:
- Мы находимся на корабле неверных христиан, мало того, что они поклоняются доскам с изображенными на них запретными человеческими лицами, так еще время от времени, они зажигают перед ними огонь, и поклоняются и ему.
- Горе, горе им! Они поклоняются огню и доскам, вместо всевластного владыки, творца ночи и дня, и эта религия - бедствие среди религий!
И персиянин закивал головой и сказал:
- Воистину это так, сын мой, но мы плывем в страны, где все молятся только этому богу, и только этот корабль может доставить нас туда, так что наберись терпения и пусть Аллах всевидящий и всеслышащий укрепит твою душу и сердце и наполнит их терпением и кротостью.
И я ответил:
- Будет так.
И плыли мы по морю три месяца, и я плыл с неверными, подвергаясь мучениям. И когда три месяца исполнились, Аллах великий послал на горизонте сушу. И когда я увидел землю, я спросил у персиянина:
- О господин, куда мы направляемся? И не это ли цель нашего путешествия?
И тот ответил:
- О дитя моё, мы направляемся к Горе Облаков, где находится трава, с которой мы делаем алхимию. Но до нее еще плыть столько же.
И так мы непрерывно плыли еще в течение ещё трех месяцев, а после этого наш корабль пристал к длинной полосе суши, которая была вся покрыта камешками: белыми, жёлтыми, синими, чёрными и всевозможных других цветов, и когда корабль пристал, старик поднялся на ноги и сказал:
- О Хасан, поднимайся, выходи! Мы прибыли к тому, что ищем и желаем.
Пристав в берегу, я поднялся и вышел вместе с персиянином, и мы отдалились от корабля и скрылись с глаз. И персиянин сел и отыскал среди своих вещей кожаный мешок, расписанный письменами. Персиянин запусти в мешок обе руки, и вытащил их, и я увидел, что каждая рука сжимает по змее, и змеи шипели и извивались. Тогда персиянин бросил их на землю и произнес несколько слов на незнакомо языке, и в тот же час поднялась пыль, да такая что солнце скрылось от глаз. Я удивился поступкам старика и испугался и раскаялся, что пошёл с ним. И цвет его лица изменился, и персиянин посмотрел на меня и сказал:
