– Стой, подлец!.. – Граненыч рванулся из своей красной горки как феникс из пепла, но так просто ее было не раскидать. – Уйдет же, уйдет, кошкин сын!..
Не оглядываясь и не удостаивая полузасыпанную компанию больше ни единым словом и
звуком, колдун сосредоточено перепрыгивал с балки на камень и с камня на лепнину, стремясь во что бы то ни стало добраться до ковра прежде, чем кто-нибудь успеет первым добраться до него самого.
– Уйдет же, Агафонушка, уйдет, как в воду канет!..
– К-кабуча!!! – весело и яростно взревел юный маг и, не задумываясь о последствиях, метнул в Костея свою любимую, но невыполнимую «Ледяную фигуру».
Поскользнется, свалится, тут мы его и загребем тепленького…
Ярко-алые лучи вырвались из кончиков пальцев чародея и ударили в спину уже почти добравшегося до вожделенного ковра колдуна…
Все пространство заполнили ослепительно-серебряные искры, раздался звук, словно покончила жизнь самоубийством хрустальная ваза, люди ахнули…
Обломки ледяного тела Костея сверкающей лунной дорожкой устилали заваленную
обломками самого роскошного аудиториума в мире лестницу из шестидесяти ступенек.
За проломом раздалось натужное, беспорядочное хлопанье гигантских крыльев, и над оскалившимся уцелевшими камнями краем стены показались три змеиных головы.
Один взгляд трех пар глаз на открывшуюся картину разгрома – и умная Змея поняла всё.
Тройная струя кипящего жидкого пламени вдоль лестницы, превратившейся после этого в детскую горку из расплавленных камней, довершили победу.
-начало сноски-
1 – Явно с намерениями попытки нанесения как можно более тяжких телесных повреждений. Попытки – потому что бессмертие и неуязвимость Костея никто не отменял. Но никто не отменял и чувство глубокого морального удовлетворения.
С бессмертием тела, натворившего столько зла, было покончено, и бессмертная душа Костея легким паром унеслась туда, где ей было самое место.
– И… это всё? – недоверчиво оглядывая скользкую каменную дорожку на месте лестницы, проговорил Граненыч.
– Похоже, – всё еще не веря собственным глазам, ушам и прочим органам чувств, включая подозреваемое шестое и неоткрытые еще седьмое, восьмое и восьмое-бис, ответил Агафон.
– Как – всё?!..
– Что значит – всё?!..
– И после этого они называются друзьями!!!..
И тут же, вслед за возмущенными голосами откуда-то из-под пола, потому что дверной проем и коридор сгинули бесследно, вылезли запыхавшиеся, чумазые, но смеющиеся Серафима, Иван, Саёк, а за ними – целый спасательный отряд, все с мечом в одной руке и с лопатой – в другой, ведь в таких ситуациях никогда не знаешь, какого рода спасение потребуется попавшим в беду.
К счастью, мечи пришлось отложить и заняться раскопками и оказанием первой помощи.
– Костеевцы, – не унимался дед Зимарь, пока дружинники извлекали его из-под выщербленной, треснувшей, но всё еще прочной и, самое главное, тяжелой, малахитовой столешницы кафедры. – Костеевцы из города вышли? Они были переодеты в солдат твоей страны, Симушка!..
Дружинники расхохотались.
– Не успели, дедушка, не успели! – весело воскликнул один, и дед узнал Володьку из караула у ворот.
– А что случилось?..
И дружинники, наперебой, как горячий анекдот, стали рассказывать:
– Ты не поверишь, но не прошло и двух часов, как прибыло настоящее лесогорское войско!..
– Пять тысяч!..
– Костеевцы, что у ворот, тут же кинулись на наших…
– Да куда им, полутора сотням, против наших двух!..
– Да еще, когда ворота открыли, лесогорцы самозванцам так бока намяли!..
– Так наваляли!..
– Ни один не ушел!
– И не успели закончить, как глядим – остальные во весь опор из города скачут и какую-то чушь несут!..
– Ату их, ребятушки, ату!..
– И вас туда же, родимые!..
– И их оприходовали, всех до одного!..
– Сдаваться предлагали – не согласились, гады…
– Злые они…
– А тут, только совместную победу отпраздновать хотели, смотрим – Змея вернулась!..
– И прямо ко дворцу полетела, даже не жжет – не палит ничего по пути!..
И тут настал звездный час белобрысого Володьки.
– А она около ворот наших села! Мы только от твоих чар, дедушка, глаза продрали
– глядим, Змеища!.. То ли сон, то ли морок, то ли настоящая! А потом глядь – у нее в когтях как на полатях царевич Иван со своею супругою! Они спрашивают, дескать, что случилось, где кто, и тут мы всё, как ты, дедушка, велел, им и
рассказали! Оне, царевич с царевною, с ней хотели лететь, а она говорит им, мол,
нет, тут я сама с супостатом должна поквитаться, вы свое дело сделали, и – вверх, к башне!.. А потом оттуда ка-а-а-ак грохнет!.. Ка-а-ак рванет!.. Камни как
полетят градом!.. И сама она закувыркалась и наземь рухнула. Ну, мы думали – всё… пропала… и наши пропали, и всё пропало, одолел их костяной царь…
– А тут их высочества нас вооружили лопатами, мечи у нас свои были, и – сюда, на выручку!..
– Думали, Костею тому каждый хоть по разу да вдарит за все хорошее…
– Хоть лопатой…
– А вы тут без нас обошлись.
– А как всё было-то?
– Да, что тут случилось?
– Как вы его победили?
– Или враки всё, что он бессмертный был?
Граненыч и Симеон переглянулись и поняли, что оба они подумали об одном и том же.
– Всё расскажем, всё опишем, как было, никого не забудем, – торжественно проговорил царь. – Есть у нас на примете один жизнеописатель замечательный. Пишет – как поёт. Он про всё, что было, книжку правдивую сочинит. Чтобы все прочли и знали. Что написано пером, как говорится…
– А как же кто неграмотный?.. – раздался дрожащий, расстроенный голос Сайка.
– А кто неграмотный – тому прочитают, – успокоил его Володька.
Друзья и вновьобретенные родственники собрались в Малом Уютном зале у камина только поздно вечером, чтобы не сказать рано утром.
Даже после гибели Костея хлопот у них не убавилось. Но это были приятные хлопоты.
После уничтожения Камня силы всё, что было порождено его магией, вернулось на круги своя.
Умруны обрели долгожданный покой.
Двухметровые зверолюди превратились в того, кем они были до поступления на службу к Костею и поспешили разбежаться. На их отлов были брошены все пять лесогорских тысяч да еще лукоморцы: аннексий и контрибуций с них не получишь, так хоть отработать заставим, решил обком. Разрушенный обстрелами из баллист и катапульт и налетами Змеи город нуждался в хозяйской руке строителя. Боярин Никодим за свой счет и руками неудавшихся завоевателей собрался перестроить скомпрометировавшие себя участки городской стены, а боярин Демьян на радостях взялся вымостить все четыре дороги аж километров на сто.
