— Янина, — позвала девушку, отставляя в сторону чашку. — Скажи, а в этих ваших подземельях… там вообще есть шанс выжить, если попался какой-нибудь твари на зуб?
Она нервно передернула плечами, вероятно, этих самых тварей и представляя, затем немного подвигала бровями, раздумывая, и только потом грустно сказала:
— Не знаю, Иль. Надежда, конечно, есть, но… Я бы на твоем месте готовилась к худшему.
— Думаешь, принесут его тело? — почему-то перейдя на шепот, проговорила я.
— Думаю, ничего не принесут. И хорошо если сами в полном составе вернутся.
И вот тут меня по-настоящему проняло. Пропажа Таша расстраивала, беспокоила, вызывала чувство жалости и ощущение потери, но не такой большой и важной, чтобы потерять из-за этого голову. А сейчас в этих гадских подземельях находился Йен, и до слов Яниры я почему-то была полностью уверена, что ни ему, ни другим мужчинам из их группы ничего не угрожает. Они же сильные, опытные, бывалые, как говорят у нас. И вот теперь тревогу словно спустили с цепи. Вскочив на ноги, я принялась мерить шагами комнату, не обращая внимания на удивленный взгляд лэфы, вызвавшейся побыть со мной до возвращения Нордов.
— Может, принести успокоительного отвара? — предложила девушка немного погодя.
— Можно, — кивнула я, продолжая двигаться. Так почему-то было легче справляться с паникой, которая тянула свои невидимые лапы к моему горлу. — Янина! — окликнула ее на пороге. Лэфа остановилась и обернулась, ожидая продолжения, и я спросила: — А если с Ташем все плохо, они смогут вернуть в Стортхэм хотя бы Кахиндру?
— Нет, Ильва. Тебе не сказали? Элементали без прямого контакта с хозяином не могут принимать осязаемую форму.
— А невидимкой вернуться она ведь может?
— Невидимкой? — брови девушки встали домиком, а на лбу появились тонкие морщинки.
— Мне Таш говорил, что духи летают и вдали от напарников. И даже могут общаться с меченными, которые их слышат.
— А, ты про это, — покачала головой Янина. — Да могут. Но только когда их норд жив. Если один из связки умирает, второй теряет любую возможность хоть как-то контактировать с миром. Бестелесные, безголосые, неспособные влиять на собственную стихию — такими они были до связи, такими становятся и после ее разрыва.
— Понятно, — пробормотала я.
— Иду за отваром? — уточнила лэфа, взявшись за ключ.
— Давай, — улыбнулась я ей и, развернувшись, вновь прошла по комнате.
Дверь тихо закрылась, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. Полная! Тут даже часов не было, которые могли бы разбавить ее мерным тиканьем. Огонь не потрескивал в камине, ибо давно погас. А мы с Яниной просто не позаботились о том, чтобы разжечь его снова. Каменная пещера, роскошный склеп в черно-алых тонах, комната, в которой я, похоже, застряну надолго!
Свечи, расставленные повсюду, освещали мою мрачную пещеру и меня, застывшую напротив зеркала, в котором отражалась бледная девушка в нарядном бело-красном платье с двумя короткими косичками, удлиненными за счет шелковых лент той же масти.
Невеста…
Которую снова бросили почти у алтаря. Только на этот раз жених не позорно сбежал, а глупо погиб (хотя лучше верить, что пропал), пытаясь сделать мне приятное. А его учитель, способный пресечь идиотскую задумку на корню, так вовремя отсутствовал в Стортхэме. И тоже из-за меня. Проклятье! За что?!
В дверь тихо постучали. Я резко обернулась, приведя в движение складки длинного подола, и метнулась к ней. На пороге стоял мокрый до нитки Йен. С потемневших волос его стекала вода, на коже блестели странные разводы, а сжатые в напряженную линию губы едва заметно подрагивали, словно он хотел, но не решался заговорить. Ему и не надо было. Я и так поняла по мрачному лицу мужчины, что Таш не вернется.
На следующий день…
Когда я проснулась, Йена в комнате уже не было. Вчера, рассказав мне о плачевных результатах их вылазки, мужчина оставил меня на попечение Янины, а сам ушел переодеваться и потом к товарищам, вероятно, обсуждать дальнейшую стратегию поисков. Сдаваться так просто "медведь" не собирался. Да я и не ожидала от него другого. Вот только, несмотря на желание найти и вернуть Таша, от мысли, что Йен продолжит ворошить место, где водятся всякие чудища, становилось тошно. И никакое успокоительное не помогало. Ведь он мой единственный друг в этом мире, единственный близкий лэф теперь, после пропажи Таша.
С другой стороны, такая уж у нордов профессия: наемники, охотники, добытчики этих чертовых кристаллов, которые ценятся в Лэфандрии, подобно нашим алмазам. Переживать за них то же самое, что переживать за земных мужчин, выбравших военную карьеру. К этому привыкаешь, с этим живешь, но… все равно беспокоишься и каждый раз ждешь своего мужа, отца, брата из очередного похода или с затянувшегося дежурства. Так и с меченными. Это их мир, их жизнь, их дом и их форма заработка. Значит, придется привыкать.
Вернулся Йен уже поздно ночью. В чистой рубашке, сухих штанах и мягких домашних туфлях. Отпустил заметно повеселевшую Янину к мужу, и, сев в кресло, посоветовал мне ложиться спать. Я была так вымотана и расстроена, что с благодарностью приняла его предложение. Раздеваться не стала, лишь расстегнула часть верхних пуговиц, чтобы ослабить лиф платья, да так и завалилась в одежде поверх покрывала.
Однако "медведя" это не очень-то устроило. Пришлось, неуклюже ворочаясь, вытягивать из-под себя одеяло и демонстративно в него кутаться, чтобы строгий рыжий дядя перестал, наконец, хмурится. Сам же Йен, погасив все свечи, зажег Лааша и, шепотом попросив его не трепаться, дабы не мешать мне отдыхать, принялся листать какую-то книгу. Библиотека в Стортхэме была хорошая, и я по-прежнему надеялась, что у меня будет шанс познакомиться с ней поближе. Под тихий шелест страниц и не менее тихое хмыканье мужчины, раздававшееся иногда, меня и вырубило.
Когда встала, не знаю. Но сильно подозреваю, что ближе к полудню. Все-таки доза отвара, призванного успокоить нервы, была вчера неслабой, да и легла я далеко за полночь. Сменив изрядно помятое платье на одно из тех, что привез мне портной в монастырь, я тщательно расчесала волосы и хотела, было, заколоть их перламутровым цветком, но передумала.
От взгляда на подарок Таша на сердце становилось тяжко. А в голове с новой силой начинали ворочаться тревожные мысли. Жив мой жених или мертв — неизвестно. Но я то пока точно жива, и хотелось бы таковой оставаться и дальше. Вот только на каких птичьих правах я теперь буду жить в общине — непонятно. Хоть Йен вчера и говорил, что все утрясется, мне по-прежнему было страшно. А еще, судя по заунывному урчанию желудка, я проголодалась!
