Эмиль поклонился и покинул комнату.
Через несколько минут в комнату вошли Леон с Миленой. Парень убрал с чайного столика использованную посуду на большой поднос, блюдо с остатками пирожков. Милена перестелила скатерть. Расставила чистые приборы, бокалы для вина. Эмиль внёс большое серебряное блюдо с ароматным мясом, запечённое с овощами. Поставил его в середине стола. Леон разлил вино по бокалам, оставил бутылку рядом с Маркусом. Милена принесла хлеб, сыр, фрукты, свежие овощи и зелень. Закончив приготовления, они удалились.
Маркус и Манон не сговариваясь, поднялись, скинули диванные подушки на пол, устроились на них. Стол был прямоугольным, так что они уместились рядом.
Маркус занялся мясом, нарезая тонкими пластами от большого куска и укладывая на их с Манон тарелки. Манон накладывала туда же овощи.
— Ты правда уверен, что это не ловушка? С отменой облавы на меня? — спросила она, пододвигая тарелку к себе.
— Похоже на правду, но стоит всё же проявить осторожность. И на твоём месте я бы пока не ездил в поместье. Он отправил туда соглядатаев, — ответил Маркус положив в рот мясо, блаженно зажмурился пережёвывая. — Мне кажется, он сменил тактику.
— Кто бы сомневался, — хмыкнула Манон и переменила тему. — Скажи, что с графом Филирр? Ты установил за ним наблюдение?
— Да, а также за всем их окружением. Включая нянек малолетнего виконта Филирр.
— Зачем такой тотальный контроль?
— Я предполагаю, что Филирр задумал в этот приезд избавиться от герцога, а если повезёт — то от обоих Аландер.
— Какие мероприятия запланированы на ближайшее время?
— Бал в честь гостей, охота и ещё парочка раутов. Они, якобы, планируют пробыть в столице месяц.
— Охота — весьма удобное мероприятие для покушения. Когда планируют её организовать?
— Недели через две. В загородной резиденции.
— Я вернусь к тому времени.
— Решила-таки поехать в поместье?
— Я слишком хорошо знаю герцога, — Манон вздохнула, — поэтому мне нужно съездить туда, передать все дела по поместью управляющему, поговорить с Жюли, попрощаться с детьми.
— Ты решила уехать из Аландера?
— Да.
— Навсегда?
— Скорее всего, да. Но я буду приезжать, инкогнито, — Манон грустно улыбнулась.
— Манон, — Маркус взял ей за руку, — нам надо серьёзно поговорить.
— О чём?
— О нас.
Манон развернулась к мужчине. Он был серьёзен.
— О нас? — переспросила она. — В каком смысле, Маркус?
— Барон тебе говорил о том, что кроме тебя, был ещё один ученик?
Манон, не отрываясь, смотрела на него, он видел по глазам: вспоминает, сопоставляет.
— Покажи, — приказала она.
Маркус выпустил её руку. Вытянул левую ногу, достал из-за голенища сапога стилет, сдвинул навершие. Из рукояти тут же выдвинулся металлический штырь с клеймом Палача. Как у неё, один в один.
Манон смотрела во все глаза, не в силах поверить.
— Маркус, я не понимаю… — растерянно проговорила она. — Отец… учитель говорил мне, что я единственная его ученица, что… — Манон посмотрела на Маркуса, — он мне лгал?
— Я был его учеником в течение шести лет, когда появилась ты. Я не знаю его мотивов, почему он скрывал от тебя тот факт, что ты не единственная… Хотя, догадываюсь.
На лице Манон отражалось столько эмоций… и самой сильной было… разочарование.
— Скажи мне, Маркус… а мужчины вообще способны не лгать?
— Так же, как и женщины.
Между ними повисло напряжение. Маркус видел, что она решает для себя нечто важное. Манон поднялась и отошла к камину. Пламя почти погасло, пожирая обуглившиеся остатки.
Маркус подошёл к ней, встал за спиной, близко-близко, но не прикасаясь.
— У всех есть тайные мотивы, Манон. Тем более у Перрэ. Более сложного и скрытного человека я не встречал. Манон, я думаю, что он хотел дать тебе цель. Стать лучшей, раз он возложил на тебя такую ответственность быть единственным его учеником. И ты отдалась этой цели всем своим существом. Он необыкновенно гордился тобой.
— Маркус, вот только не нужно этого пафоса, — вздохнула устало она, развернувшись к нему. Положила голову на его грудь, руки её висели безвольными плетьми. — Ты мне тоже лгал всё это время.
— Я так же уважал Перрэ, как и ты. Он просил не рассказывать тебе, а потом… я не знаю, почему я молчал. Наверное, я боялся твоей реакции на это.
— ТЫ — БОЯЛСЯ? — Манон чуть отодвинулась, подняла на него глаза. — Маркус, никогда бы не подумала, что ты можешь бояться. Барон всегда ставил тебя в пример, твою выдержку, самообладание, здравый холодный разум, умение сдержать эмоции.
— Если б ты только знала, какой я трус, Манон, — Маркус прижался лбом к её лбу. Манон нашла его ладони и сжала, он сжал в ответ.
— Маркус, что с тобой происходит в последние дни, ты сам не свой?..
— А может, в последние дни я как раз настоящий? Не холодная маска Палача, а живой человек… Может, в эти дни я начал жить, а не существовать?
Манон отодвинулась, её взгляд изучал мужчину, стоящего так близко, знакомого и… родного? Да, родного, но вдруг ставшего другим. Она всегда чувствовала себя с ним легко, непринуждённо. А сейчас она поняла: он изменился. Безвозвратно. Вернее, он прежний, но что-то в нём абсолютно другое, незнакомое… взгляд, он смотрел на неё, и кровь приливала к щекам от этого взгляда. И прикасался иначе. Осторожно, словно боялся вспугнуть.
Он выпустил её руку, почти невесомо коснулся её переносицы, обвёл кончиком пальца синяки под глазами.
— Можно, я его убью? — спросил он тихо.
— Можно.
Глаза Маркуса зловеще блеснули, губы дёрнулись в предвкушающей усмешке.
— Когда родит и воспитает наследника, — уточнила Манон, усмехнувшись.
— Стало быть, никогда, — разочаровался Маркус продолжая водить пальцем по её лицу, очерчивая скулы, подбородок, — Ну, руку-то ему можно сломать?
— Можно.
Вновь ухмылка на мужских губах.
— Левую, а то документы не сможет подписывать… и пожалуй, после того, как от Филирра избавим, — вновь внесла уточнения Манон. — И вообще, не надо уходить от темы. Выходит, нас двое?
— Выходит, — кивнул Маркус. — Подкинуть в камин дров?
Манон прислушалась к себе. Она попросила разжечь камин, потому что чувствовала холод и не могла согреться, несмотря на то, что день был жаркий, и вечер тоже. Её слегка знобило после вчерашнего забега по ночному городу под проливным дождём.
Сейчас она не чувствовала холода внутри. Было тепло, но созерцание огня действовало на неё умиротворяющее, поэтому она сказала.
