— Он тоже Страж? — Поразилась я, с куда как возросшим страхом уставившись на страшного горбуна. — Но что он охраняет? Тоже воду?
— То, что скрывается у него во рту. — Весело хмыкнул Зак, и не попросил — приказал разом расхотевшей приближаться к развалинам мне: — Поэтому оставайся здесь. Там за дорогой есть чудесная опушка, полная земляники. Поброди там, чтобы не пострадать, если эта милая зверюшка вырвется на свободу.
Я лишь кивнула, а Зак приказал настороженно стригущему ушами Вестнику:
— Проводи её и возвращайся. Ты и Светозар можете понадобиться нам. — И рыжий жеребец качнул сухой головой и неспешно зашагал в указанном направлении, осторожно подтолкнув широким лбом обомлевшую от такого меня.
— Но?. — Возмутилась было я, беспокойно оглядываясь назад. Но лорды только улыбнулись: весело и как-то по-мальчишески:
— Не бойся, — ласково попросил Светоч. — Мы как-то в усыпальницу одного шаха залезли, вот там было весело. А здесь так, забава на пару часов.
Кажется, он хотел сказать что-то еще, но я перебила, спросив, неожиданно для себя.
— То, что в его пасти…оно поможет вернуть вам сокровище?
Братья вздрогнули, опустив головы, а я продолжала, переводя взгляд с одной напряженной фигуры на другую:
— Вижу, я права. Не бойтесь, я ничего не скажу родителям… Но вы покажете мне то, что заставило вас быть рядом со мной? Я не верю, что вы не справились бы без моей помощи…
— Может, и так… — не стал спорить беловолосый, неожиданно подходя ближе и прошептал, осторожно целуя в уголок рта, вспыхнувшую, будто маков цвет: — Не скрою, то, что находится в храме — важно. Но куда ценнее для нас часы, проведенные с тобой. Жаль, что они так редки…впрочем, впереди так много дней… Обещаю, ты все узнаешь. Чуть позже — луна клониться к краю и нам надо спешить. Но знай одно — в нашей дружбе нет корысти, и мы рядом с тобой — лишь от того, что тебе принадлежат наши сердца. А теперь иди… Я всё расскажу тебе…потом. А пока подумай, кто приходит после заката. — С этими словами он легко расстегнул массивную золотую фибулу, скрепляющую края теплого, кажется подбитого мехом плаща и протянул его мне:
— Если устанешь, расстелешь и сядешь. — Пояснил он.
— А моим накроешься, — вторил его рыжий брат, снимая и свой плащ, сверкнув темным, кажется, красным камнем на толстой цепочке. Я лишь растеряно кивнула, смущенная внезапным признанием и… едва не упала от нового толчка рыжего жеребца, деловито прихватившего меня за край хозяйского плаща и буквально потащившего все ещё оглядывающуюся и порывающуюся что-то сказать меня, крикнувшую напоследок своим деловито осматривающим стены графам:
— Удачи…
И заспешила за умным зверем, легко ступающему среди истоптанной десятками копыт травы. В отличие от него, я спотыкалась, путалась в пышном подоле, малопригодном для подобных прогулок, а потому все же добравшись до обещанной Заком поляны меньше всего интересовалась пресловутой земляникой, невесть как и в самом деле не только разросшейся, но и заалевшей на странной полянке.
«Наверное, здесь тоже время движется по-иному…» — Подумала я, и сама испугалась своих мыслей. Оглянулась, с ужасом обнаружив, что Вестник уже скрылся за деревьями, и уже собиралась бежать назад, когда в голове прозвучал тихий, насмешливый голос:
Сиди и ничего не бойся…
Дернувшись, я завертела головой, разом вспомнив и пресловутых человечках с крылышками, злобных духах и людях, обращенных в деревья.
— Кто вы? Имейте в виду, там рядом — два мага! — Дрожащим голоском пролепетала я, прижимая к груди все так же сжимаемые в руках плащи. А неизвестный отчего-то расхохотался и смех этот вызвал теплую волну в моей груди.
Я-то? Гномик я… обособленный. — Ещё более непонятно, но, кажется, дружелюбно заявил он, заставив меняя растеряно заморгать, рассматривая тяжелые темные ветки, качающиеся надо мной.
— Гномик? — Протянула я, совершенно не представляя, что значит это слово, но боясь разозлить невидимого собеседника. — А вы не могли бы… показаться мне?
Нет, — подумав, отказался гномик. И пояснил, блеснув новым незнакомым мне словом: — У меня комплексы…
— Вот как… — Огорчилась я, окидывая поляну быстрым взглядом, ища загадочные комплексы, мешающие появиться предо мной этому, наверняка, волшебному существу: — А что вы здесь делаете?
Обосабливаюсь… — Сквозь всхлипы откликнулся тот.
— Простите, если расстроила. — Извинилась я, от всего сердца жалея плачущего гномика.
Буквально в душу плюнула, — уверил меня он. И пожаловался: — как тяжело, когда вокруг существа без намека на чувство юмора. Собственная семейка и та не понимает.
— Это плохо… Мне тоже кажется, что меня даже сестра перестает понимать… — Вздохнула я, расстилая плащ на земле и опускаясь на самый краешек.
Может, и не начинала? — Неожиданно серьезно спросил гномик, переставая плакать.
— Конечно, нет. — Возмутилась я. — Элли любит меня. Она заботится обо мне, объясняла, все то, что я не понимала, даже расчесывала…
Ветки зашумели, осыпая плащ длинными сухими иголками ни одна из которых, как ни удивительно, не коснулась меня.
Делала большую куклу, которая может не только закрывать глазки, но и говорить. — Прервал мои объяснения злой гномик. — А что делают с куклой, когда она надоедает или выходит из строя? Выбрасывают, набирая новых — в пестрых платьицах… как дочурки ваших гостей.
— Это неправда. — Уже не так уверенно сказала я. А перед глазами внезапно замелькали сцены последних дней, плавно переходящих в годы. Элли не отходила от меня ни на шаг, пока я не знала этот мир, однако оставила, стоило мне начать становиться собой…
Это и Зак со Светочем поняли — потому рыжий так обозлился на тебя, там в лесу. Он — то видит, что ты нуждаешься в Элоизе, куда сильнее, чем она в тебе. Ты любишь человека, а она — игрушку. Которую отдали другим, и которую ей так не хочется отдавать. — Зло хохотнув, объявил вредный гномик. — Она бросит тебя, не задумываясь, уже бросила, даже не вспомнив о тебе за время охоты. А ты, не сможешь её оставить…
Гномик бил по самому больному, задевая те струны моей души, о которых я и сама имела весьма смутное представление. Но каждое слово достигало цели.
— Прекрати! Ты злой, гадкий и противный, — рассержено вскрикнула я, тряхнув головой. — Элли — моя сестра и я не позволю…
Твое дело… Пока что. — Не стал спорить гномик, и поинтересовался у горящей праведным гневом меня: — Чего землянику-то не ешь?
— Не хочу, — сердито буркнула я, скрещивая руки на груди. Слова мерзкого существа разрушили и очарование ночи, и признание Светоча, и меньше всего уставшая и расстроенная я, думала об этой самой землянике.
