Быть трупом я мог около пяти минут.
Рекорд составлял семь минут восемнадцать секунд. Огюм Терст тыкал меня носом в этот рекорд каждый раз, когда считал, что я недостаточно стараюсь.
Заросли выпустили семерых.
Трое вышли на Тимакова, трое — на Сагадеева. Один — по мою душу.
Через Майтуса я видел, как шестеро расходятся, огибая карету с разных концов, уже вполне видимые, низкой крови разбойники-ватажники. Все, как на подбор, бородатые, в мохнатых безрукавках да полукафтаньях. Штуцера, ножи, у одного — древний пистоль.
«Сюрприз»-одиночка был в короткой пехотной шинели.
Вроде бы и со всеми, но тем не менее отдельно.
Худой, дерганый, с кривой улыбкой, застывшей на сером лице. Достаточно высокий. Для него кареты словно и не существовало — он проломился сквозь нее, выдергивая дверцы и заставляя подскакивать укрепленный на крыше багаж.
Ни Тимаков, ни Сагадеев ему были не нужны, он оставил их, походя скованных, для своих низкокровных подельников. Я, как труп, удостоился лишь беглого интереса — мертвый, и Благодать с ним. Из зарослей видели, как кучер свалился, сраженный выстрелом.
А вот Майтус…
Через него я чувствовал жуткую, давящую силу «пустой» крови. Все, накрученное мной, второпях свитое и подвешенное, «цепи» и «спирали», «искры» и «зубья», все было ей нипочем. «Сюрприз» не прилагал видимых усилий, обрывая мою защиту.
С каждой потерянной жилкой Майтус вздрагивал все отчетливей, потом качнулся, потом, скрючившись, заскреб ногами.
Я знал: сейчас он сосредоточен только на боли, что захлестывает его тело. Ему кажется, что его кромсают на куски.
Прости, Майтус.
Пусть урод верит в скорую победу. Пусть расслабится.
Слева, по оцепеневшему Тимакову, грохнул выстрел.
— Господарики! Как вы там?
Перестраховываются, сволочи.
Я позволяю себе чуть ослабить стискивающие капитана путы — это выглядит так, будто Майтус, ничего не соображая, хлещет оставшимися жилками куда попало.
Попадает куда надо.
Человек в шинели только отмахивается от невидимых плетей. До цели десять метров, где там внимание за спину обращать!
Тимаков вскидывает голову — захват истончен, можно и руку напрячь, и револьвер навести. Сбоку тяжело выдыхает Сагадеев.
Стрельба вспыхивает неожиданно.
Кто-то кричит, на миг высвечиваются лошадиный труп, деревья и корявые бородатые тени в стороне.
«Сюрприз» не оборачивается. Не до того.
Ему угрозы нет. Он это чувствует и продолжает спокойно, взрывая землю носками сапог, приближаться к Майтусу.
Я прощупываю его, предпринимая кровником последние отчаянные атаки. Хаотичные и без особого труда разбиваемые вдребезги.
«Пустая» кровь пехотинца едва заметно одела его дымчатым флером. Красно-белые жилки от Майтуса, натыкаясь на него, распадаются, тают, словно обожженные огнем.
Вот как одолеть? Как?
На секунду меня захлестывает отчаяние, жуткое ощущение тщетности усилий, но затем я вспоминаю про уже взведенный «Фатр-Рашди».
Вставать мертвецом и вести мертвого Цымбу — вещи одного где-то порядка. Тело не слушается, тело одеревянело, его шатает. Оно похоже на заржавевший механизм, который помимо воли вернули к жизни. Суставы скрипят, шею свело в одном положении, ноги едва сгибаются в коленях.
Хорошо, свет фонаря до меня не достает.
Незамеченный нападающими, я бреду за пустокровником медленным сгустком мрака. Позади ржет лошадь, затем раздается выстрел — больше острасточный, чем прицельный, ватажники, видимо, не собираются рисковать.
«Сюрприз» идет к Майтусу, уже совсем не торопясь. Шуршит кустами, узким плечом отворачивает ветку.
Майтуса мне не видно. Даже кровью.
Белесая, опалесцирующая фигура пехотинца заслоняет его, поглощая какие-либо всплески жилок. Я вижу только вдруг раскинувшиеся в стороны руки с судорожно вцепившимися в траву пальцами.
Поднять «Фатр-Рашди» стоит мне прокушенной губы и подозрительного хруста в запястье. Боли, собственно, нет. Какая боль у трупа?
Вот когда я оживу…
Майтус едва слышно стонет.
В одной руке у пехотинца появляется кинжал, в другой взблескивает какая-то стекляшка. Я удивляюсь, поскольку узнаю в стекляшке небольшого размера колбу Клемансо.
— Ну что, красно-белый, — шипит «сюрприз» Майтусу, — ты готов?
Он наклоняется.
Я выцеливаю узкую спину.
Помогая, в промоину пасмурного ночного неба показывается луна. Свет ее обливает затянутую в шинель фигуру.
Щелчок!
«Фатр-Рашди» изменяет мне. То ли некачественный патрон, то ли капсюль.
Реакция пехотинца мгновенна.
Он отскакивает в сторону с жуткой скоростью, и выстрел из второго ствола пропадает впустую. Одновременно пехотинец всей кровью бьет меня в грудь.
О, гуафр!
Трупу много не надо. Я валюсь навзничь. В сущности, думаю, пора прощаться с жизнью. Даже глаза закрываю.
Глупо как. Обычная засада. Если ждали с того самого меченого яйца… нет, с нападения в «Персеполе», то, выходит, сидят третий день…
Смерть медлит.
— Господин, — слышится слабый голос Майтуса, — господин?
Я приподнимаю голову.
Пехотинца нет. Кровник белеет над травой обескровленным лицом.
— Вы живы, господин?
— Вроде бы.
— Это хорошо, — улыбается Майтус, откидываясь назад.
Кровь Кольваро во мне берет свое. Удар «сюрприза» начисто лишил меня трупной маскировки, короткие жилки расцветают красным и белым.
Грудь тупо ломит. Покалывает возвращающиеся к жизни пальцы.
Странно, что пехотинец… Неужели его что-то спугнуло? Ухнул по мне как молотом и в кусты? А его подельники?
Я выгнул шею. Тимакова разглядел сразу — капитан, прикрываясь лошадиным трупом, полз к кустам через дорогу.
Сагадеева же видно не было.
Я перевернулся на живот. Выбил из «Фатр-Рашди» гильзу, кое-как выковырял патрон, действительно отсыревший. Из подсумка зарядил пистолет заново.
Ах, «Гром заката», как же ты меня подвел!
Про «господариков» больше не кричали. Вообще было тихо.
Похоже, пустокровник смылся, бросив ватажников.
А те, не дураки, поняли, что без него в темноте да против высокой крови у них шансов нет. И тоже…
Не тот разбойник пошел. Сокрушаться впору.
И все же — три нападения за три дня. Считая голема. Как-то невесело.
Я сел, потом прицелился и разнес выстрелом фонарь у облучка. Под каретой произошло шевеление, грязный, очумевший, выбрался из-под нее Сагадеев.
Зашипел:
— Господин Кольваро!
— Да все уже, — я вяло махнул пистолетом, — никого, сбежали.
— Вы уверены?
