— Может, отослать одного из блезан с поручением обратно? — сообразил я. — Вдруг мою Ольгу-Татьяну схватят?
— Я думаю, она вас еще найдет, — усмехнулся обер-полицмейстер.
Какое-то время мы ехали молча.
— Какой у нас план действий? — спросил Тимаков.
— Мы приезжаем в поместье, осматриваем место исчезновения моего отца, — сказал я. — И ждем новостей от Муханова.
— Я вот думаю, — произнес Сагадеев, — не собрать ли нам высшие семьи вместе?
— Не одобряю, — Тимаков вытащил из-за пазухи вручную скрученную сигаретку, повертел в пальцах, сунул за ухо. — Для убийц лучше не придумаешь. С семьями обычно много случайного народу ездит, затеряться в числе обслуги или многочисленных сопровождающих не составит труда. И я, честное слово, не представляю, как мы всю эту ораву сможем проконтролировать… Это если нас еще допустят… Во-вторых, где мы всех разместим? Даже Тутарбино с его комплексом… Нет-нет-нет, — решительно замотал головой он, — это будет настоящее сумасшествие и дезорганизация!
— Я тоже против, — сказал я. — Мы совершенно не знаем мотивов убийств. Может, расчет строился как раз на том, что мы соберем всех в одном месте. Тем более семьи вспомнят старые обиды, перегрызутся…
— Хорошо, — Сагадеев откинулся назад. — В общем, да, я тоже того же мнения. Закрыли вопрос. Предлагаю обсудить наших предполагаемых противников. Вы не против?
— Я как раз за, — ответил я. — Может, вместе мы придем к однозначным выводам. О себе я пока этого сказать не могу.
— Ну, если так… — Тимаков изогнулся телом и откуда-то из-за спины достал глиняную фляжку. — Тогда для просветления ума…
— Без посуды? Из горла? — удивился Сагадеев.
— Ну что вы!
Тимаков изогнулся в другую сторону, надавил на меня плечом и извлек из брючного кармана маленькие жестяные стаканчики.
Выдернутая пробка освободила густой травяной дух.
— Любите вы… — вздохнул Сагадеев.
— Это специальный настой, господин обер-полицмейстер, — наклонил фляжку Тимаков. — Улучшает кровообращение, бодрит, придает сил. Походный.
— У вас там, в тайном, от него не спиваются?
— Николай Федорович, — я принял свой стаканчик, — вы просто попробуйте.
— А вы пробовали?
Я улыбнулся.
— Доводилось.
— Ну, давайте! — Тимаков стукнул своим стаканчиком о наши. — Будьте здоровы!
Мы выпили. Сагадеев сделал это, чуть помедлив.
— Я, знаете, не большой любитель… — глотнув, он сморщился. — Ф-фу! Горчит что-то.
— Это нормально, — Тимаков собрал посуду. — Ну, чувствуете?
Я кивнул.
Покачивание кареты сделалось мягким, почти воздушным. В усах обер-полицмейстера мое зрение вдруг выделило седые волоски. На ногте у Тимакова, пожелтелом от папиросок и табака, обозначилась заусеница.
Скол у правой дверцы. Пятно на обивке. Распустившаяся нить на шторке. Крапина сажи от сгоревшего лоскута на шинели.
Я тряхнул головой, и зоркость пропала, зато словно сквознячком протянуло между ушей. Сагадеев, видимо, ощутил нечто похожее.
— Ничего, вполне, — он переменил позу. — Да, так вот… Нет, горчит, конечно… — Обер-полицмейстер, переводя дыхание, вдавил ладонь в грудь. — Мне думается, все дело в цели. Если мы поймем, что является для убийц целью…
— Штольцы, Поляковы-Имре, Иващины, Кольваро, Тутарбины, — перечислил я. — Нападениям не подверглись семьи Ритольди и Гебризов.
— Николай Федорович, — Тимаков задумчиво дернул пальцами губу, — что вы о Ритольди думаете?
Сагадеев свел брови к переносице.
— Нет, понятно, что подозрения… Вы об Огюсте или его сыне? Или вообще…
Он изменился в лице.
— Мы об Огюсте Юлии Грампе Ритольди, Палаче Полонии, — сказал я.
— У вас что-то есть на него, — произнес Сагадеев, переводя взгляд с меня на капитана и обратно.
— Мы знаем, он ваш друг… — начал Тимаков.
— Он меня спас! — рыкнул Сагадеев. — Я ему всем… Когда нас гнали из Астурии, как крыс, с дрекольем, всякое…
Он махнул рукой.
— Он, похоже, был в больнице Керна, — тихо сказал Тимаков. — Голем, который ожил у морга… им должен был кто-то руководить.
— Да нет. Зачем Огюсту… — обер-полицмейстер неуверенно рассмеялся. — Он же ярый поборник существующего порядка. У него даже манифест некий вышел. «О несмешении». Не слышали? Очень нетривиальный взгляд… Конечно, он требовал от государя-императора большей жесткости в обращении с либеральными…
Он, помрачнев, умолк.
— Ритольди мог пойти на такое? — спросил я.
— Против высших семей? — Сагадеев тяжело расставил ноги и наклонился к нам. — Мог. Но не в том смысле. Уж он бы провернул комбинацию — все улики указали бы на подставное лицо. И в первом убийстве, и во втором. И с вами, Бастель.
Тимаков зачем-то сунулся под шторку, долго смотрел на проносящийся мимо лес.
Поскрипывали рессоры. Сзади то накатывал, то отдалялся конский топот. Впереди нукал и пощелкивал вожжами Майтус.
— И все же…
— Не верю, — твердо сказал Сагадеев. — Просто не верю. Зная Огюста, вы бы тоже не поверили. Хотя, конечно, после Полонии случился разлад.
— У кого? — выглянул из-под шторки Тимаков.
Обер-полицмейстер усмехнулся.
— У государя с Огюстом. Был совет семей. Огюст ратовал за военную операцию в Астурии и Пруссии. Хотел немедленно отбить потерянные земли. Но его не поддержали. Штольцы, Иващины и Гебризы были против. Поляковы и ваш отец, Бастель, воздержались. Огюст очень надеялся на последнее слово императора. Император сказал: «Нет». Тогда Огюст сказал, что высокая кровь, наверное, действительно выдохлась. Император вспыхнул. Ну и наговорили затем друг другу… все и всем…
— Это мотив, — сказал я.
— Не смешите. Сторонник усиления власти вдруг эту самую власть подрывает?
— Но если у морга был он…
Наверное, мне помог травяной настой.
И еще то, что я распустил настороженные жилки, и они реяли над каретой, от самых лошадиных морд до багажного отделения.
Укол чужой крови был короток — только опознать.
А в следующее мгновение я уже бил ногой в каретную дверцу, одной рукой сдергивая с сиденья Сагадеева, а другой опрокидывая на себя Тимакова.
Залп из штуцеров опоздал.
Он слился с треском упавшего перед каретой дерева, звоном стекла, испуганным всхрапом лошадей, криком кровника и выдохом обер-полицмейстера: «Бастель!».
Я успел увидеть дыры, появляющиеся в стенке кареты, подскочивший кофр, шторку, взметнувшуюся будто по собственной воле, а потом вывалился наружу, в вечер, и через Сагадеева перекатился в сторону, к каретному колесу.
