Лана Тихомирова - Гладиатор, Маленький Лев и Капитан

Мария разбила ему сердце, а он ее очень любил. Ну, нельзя постоянно вымораживать человека. Как хочет. Работает теперь на станции приема спермы, насколько я знаю, особо не страдает.

След Мисхоры я потерял, но благодаря тебе слегка нашел. Мне любопытно следить за судьбами милых сердцу людей. Она, значит, тоже поддалась этому безрассудному благородству. Все несчастны, домохозяйки рыдают в голос.

Не люблю такие истории.

Максимус допил свой виски и надолго замолчал.

— Мне их жаль. Хоть жалость и мерзкое чувство. Но мне больно видеть этого любителя, настоящего ценителя женской красоты. Я, конечно, в шутку так говорил о них, они обе были достойные пассии. Но это большая потеря для всех женщин.

Он снова замолчал, уставившись в иллюминатор.

— Он уже рассказывал мне эту историю, — тихо сказала я.

— О, неужели в таких же красках, — Максимус выглядел очень удивленным.

— Нет, достаточно коротко. Я слушала, как он играет на рояле, а потом мы вместе пили и он рассказывал мне эту историю.

— О, как он играет. Он один, кого я знаю, может сыграть море так, что ты почувствуешь соленый привкус брызг.

— Он играл не только о море.

— Это кому как. Так, как он любит море с тех пор как потерял обеих возлюбленных, не любит никто и не любил никогда.

Как-то, уже после всей этой заварушки с Марией и Мисхорой, друг мой сильно заболел. Самое страшное для него свершилось: он не мог выйти в море! Обычно дольше двух недель на суше он не высиживает, а тут предстояло заточение в два месяца. Вполне нормально, что он взвыл на десятый день. Умолял меня, чтобы я взял его на прогулку. Но ему категорически было запрещено любое передвижение по улице. Тогда он взял краски и написал за три дня морской пейзаж. Так себе, не Айвазовский, конечно, но тем интереснее. Он все время болезни писал картины, а на последней неделе вдруг отбросил все свое рисование и сел за рояль.

Я-то сам на рояле не играю. Если что-то спеть, то я мастер, а играют в основном гости. Я дружу со многими музыкантами. Капитан сел и стал играть. Он ничего не исполнял, он ничего не сочинял, он просто думал пальцами, а вместо мысли рождалась музыка. Он играл, как дышал. Такой любви к морю я никогда не слышал и не услышу.

Когда он закончил, то встал и выдал любопытную сентенцию: "Знаешь, друг, мне кажется, любовь — это самое страшное, что есть на свете! Она убивает все, что не похоже на нее" и ушел. Лег спать, а проснулся почти уже здоровым. С тех пор море заменяет Капитану родину, звание — имя, корабль — жену, матросы — местами детей, местами домашних животных.

И я очень рад, что мы смогли пронести нашу дружбу. Но вот чего я не могу понять. Ответь мне, Аиша, вот на какой вопрос.

Максимус сменил тон так быстро, что я не сразу сориентировалась.

— Нравится ли тебе Капитан?

— Что еще за детский сад. Нравится — не нравится… — пробурчала я.

— Ох, ты какая бука, посмотрите на нее, — передразнил Максимус, — у тебя на него так глаз загорается. Да, и вообще когда он рядом, ты как-то меняешься и в лице, и в манерах.

Я давно это заметил. Ничто не может сделать женщину женщиной. Мужчина может и ничто в мире больше. Наоборот, кстати, теорема верна. Мы можем быть хоть сотню раз быть различны полом, но без противоположности мы усредняемся, теряем основу своей самости — пол. Женщина не может быть женщиной в союзе с себе подобной. Обе они будут наполовину мужчинами. Почему стало так много трансов, и самые мужественные из нас надевают на себя платья и каблуки? Нам не хватает женщин! И вам не хватает мужчин. Ты вот зачем приехала в Иезеркель?

— За заработком.

— Зачем тебе деньги?

— Работать не надо.

— Лоботряска, — фыркнул Максимус, — Ты приехала, чтобы стать женщиной, детка. Вот как. И я свое слово сдержу.

Он встал и легко шатнулся.

— До каюты дойдете?

— Дойду. Главное дверью не ошибиться и не зайти к тебе, — Максимус хихикнул, как школяр.

— Я запрусь изнутри, — медленно проговорила я.

Максимус удивленно посмотрел мне в глаза, взгляд его потеплел, он широко улыбнулся и потрепал меня по макушке.

— Маленький мудрый Лев, — сказал он, — Спокойной ночи.

— Спокойной. Мне убираться еще.

— Это верное решение. Убирайся отсюда подальше, в свою каюту и спи там. Ни одна посуда не стоит того, чтобы вставать с синяками и мешками под такими прекрасными глазами.

Максимус аккуратно запрокинул мою голову за подбородок. Я перестала дышать, внутри все напряглось, а кожа стала, словно сплошное нервное окончание. Он расплывчато улыбнулся, слегка коснулся губами носа и вышел.

Я отмерла, потерла нос ладошкой и принялась греметь оставленной посудой, чтобы не думать больше ни о ком. Ни о Капитанах, ни о Максимусах, вообще больше не думать. Оба они упорно лезли в голову, и тогда я нашла верный выход. Я стала думать о городе, куда мы плывем и еще о том, что здесь большая библиотека и Максимус, наверняка, будет выделять мне много времени на чтение, которое так полезно вкупе со свежим воздухом.

Проснувшись, впервые за много дней на постели, теперь уже как привыкла, я обрадовалась тусклому солнцу и спохватилась. А сколько же сейчас времени, если солнце уже встало? Я мгновенно собралась и вышла на палубу. По дороге я никого не встретила. Вернулась в каюту Максимуса, хозяина не было и судя по всему, до каюты он так и не дошел. В кампании было пусто, на капитанском мостике только матрос-азиат.

Нет, это положительно никуда не годится! Все бросили Аишу, в такое утро. А утро действительно было чудное. Вот где хотите, там ударение и ставьте! Подойдет и то, и другое. Натуральный страх поселился в моем сердце. Казалось бы, чего можно бояться на рыболовецком судне полном матросов посреди бескрайнего непойми-чего. Да чего угодно!

Я пошла в ту часть корабля, которая считается задней. Там я застала Капитана. Он был безучастен к течению жизни, впрочем, как и всегда. Молча курил, что-то очень вонючее и неотрывно смотрел на поплавок.

Тут я поняла, что особенно странного было на судне. Оно стояло.

— Доброе утро, — сказала я.

Капитан сделал резкий знак, чтобы я замолчала. Медленно, по-кошачьи потянулся за удочкой и резко подсек рыбу. Вытянул добычу из воды и взял в руки. Похож он был скорее, на ребенка, получившего новую долгожданную игрушку, чем на удачливого рыбака.