— Иваныч, как у него так получается? Там же отдача должна быть страшенная, как от пулемета! Гляди, у нас скоро в днище дырища будет!
— Не знаю! Когда я играл с этой штукой в пожарника, Гена с Валерой меня вдвоем держали, чтоб не улетел. А этот, кажись, секрет какой-то знает… Где Серега со своей свистулькой?!
— Каспар Каспарович! — крикнула Зинаида. — Прекратите, пожалуйста! Вы же нас сейчас потопите!
— Это точно, — торопливо закивал механик, прижимаясь к стене. — У нас уже место в трюме кончается!
Гена с Валерой все пытались подобраться к старику. В конце концов Валера все-таки сумел подкатиться ему под ноги, ударить по коленям и выбить из рук волшебный колпак. Его тут же подхватил Гена и торопливо направил вниз — артефакт действительно бился, как пулемет, работающий в полную силу.
— Что… с этим… делать… шеф?! — крикнул Гена. — Он не… затыкается!..
— За борт его, за борт! — скомандовал Колобков. — Срочно за борт!
Сразу же после этих слов колпак, будто напуганный угрозой, прекратил фонтанировать гайками и печально обвис. Гена тут же затянул его тугим узлом.
— Юноша, у тебя в руках моя вещь, — проскрипел Каспар. — Я требую немедленно ее вер… хррр-пс-пс-пс…
— Отдай ему шапку, — кивнул Колобков. — А то еще распсихуется…
Гена повертел в руках колпак, осторожно развязал узел, потряс, убеждаясь, что оттуда больше ничего не сыплется, и напялил на седую голову Каспара.
— Ух ты, папа! — скатились в трюм близнецы. — Сколько гвоздей!
— Да уж… — согласился папа, обводя взглядом заваленное помещение. — А вы почему не спите?! Одиннадцать часов!
— Так светло еще!
— А на Северный полюс попадете, вообще по полгода спать не будете?! Марш!
Близнецы даже не шелохнулись.
— Смотрите, гаденыши, доведете меня… — добродушно осклабился Колобков.
— Ну прости, папа…
— …что мы вообще родились.
— Не стоит просить прощения! — заключил детей в объятья любящий отец. — В этом виноват один только я!.. Эх, если б не поленился тогда зайти в аптеку… подумать только, такая мелочь, и вся жизнь испорчена…
«Чайка» заметно осела. Гора металлического мусора, перекачанного магическим колпаком из какого-то измерения, возвышалась почти до потолка. Весило это добро тонн двадцать, если не больше. Птеродактиль тоскливо хрипел, пытаясь отползти от гаек, засыпавших уголок крыла, но с переломанными лапами у него ничего не получалось.
— Мы с такой нагрузкой не булькнемся? — опасливо спросил Колобков.
— Нет, Иваныч, можно и еще немножко добавить. Суденышко хорошее, доброе. Только куда все это девать?…
— Выкинуть, конечно, — пожала плечами мадам Колобкова. — Вадик, Гешка, ну-ка, взялись…
— Ма-а-а-ам!!! — в ужасе завопили близнецы, оценив фронт работ.
— Не мамкать! Вот Гена с Валерой вам помогут.
Телохранители замялись, пряча глаза. Им, тертым мордоворотам, явно не хотелось пахать вместо грузчиков. В принципе, они не возражали против физической работы, но… но именно что только в принципе.
— Давайте лучше бабушку запряжем, — предложил Гешка. — Она сама всегда хвалилась…
— …что у себя в столовой одна всю работу тянула, — закончил Вадик.
— Евгений! — прикрикнула на него мать.
— А мне нравится! — оценил идею отец. — Матильду давно пора нагрузить, а то она слабо нагружена. Отъедается тут, понимаешь, за чужой счет…
— Петя, оставь маму в покое!
— Кому мама, а кому и теща…
— Ольга Васильевна, знаешь, тоже не подарок была! — отпарировала Зинаида Михайловна.
— А вот мою маму оставь в покое! — возмутился муж. — О покойных плохо не говорят!
Скончавшаяся три года назад Ольга Васильевна Колобкова, мать Петра Ивановича, в честь которой назвали младшую дочь, действительно не была приятной свекровью. Маленькая сухонькая старушка, с виду тихая и робкая, но на самом деле — удивительно вредное существо. Сноху она третировала без передышки, но только в отсутствие «Петрушеньки». При сыне же относилась к его жене с подчеркнутой ласковостью. В этом ей охотно помогала любимая доченька Клава, озлобленная на весь мир старая дева. К счастью, с сестрой у Колобкова отношения никогда не складывались, а когда он пошел в гору, начав зашибать миллионы, они окончательно разругались. Клавдию Ивановну в доме Колобковых не видели уже лет десять.
— Иваныч, а может, и не стоит выбрасывать-то? — хозяйственным взором окинул халявные гвозди и болты Угрюмченко. — Имущества-то сколько…
— А куда ж его тогда? — удивился Колобков. — С собой возить?
— Ну мало ли чего бывает… Знаешь, Иваныч, наша лодка лет тридцать назад около Новой Гвинеи ходила, мы там за гвозди кокосы покупали. А Яков Игорич, капитан наш, бабу купил за коловорот.
— В рабство, что ли? — не понял Колобков.
— Да не, на одну ночь. Хотя та негра больше и не стоила…
Директор «Питерстроя» задумался. Если бы он разбрасывался имуществом, самим попавшим в руки, то никогда бы не сумел купить «Чайку». В России эта куча гвоздей стоила бы не так уж много, но все равно вполне прилично. А здесь, среди тропических островов, населенных первобытными племенами, подобные вещицы действительно представляли весьма значительную ценность.
— Уговорил, черт речистый! — хлопнул Угрюмченко по плечу Колобков.
— Ай-ё-ё-ё! — скривился механик. — Иваныч, мля, у меня ж рука сломана, ты что, мля, делаешь?!
— Так она же у тебя пониже сломана, — испугался Колобков.
— Дак все равно больно! Бутылка с тебя за это, Иваныч.
— Хи-и-итрый… — осклабился Петр Иванович. — Зинулик, выдели Петровичу за мой счет четверть коньячку.
— Вот кого точно надо за борт, — указал на птеродактиля Угрюмченко. Тот, догадавшись, что речь о нем, яростно защелкал клювом. — Я из-за этой птицы в гипсе хожу. Вот как я буду тут все раскладывать, если у меня рука сломана?
— Рука сломана? — неожиданно проснулся Каспар. Он взглянул с вершины металлической горы на механика, оглушительно чихнул, надышавшись ржавчины, и сонно переспросил: — Рука сломана? Птица сломала руку?
— Ага, — осторожно кивнул Угрюмченко.
— Ну, этому горю нетрудно помочь. Шшука’покр аутлесс иттен-хорр зоно… или соно?…
С коротеньких толстых пальцев Каспара сорвались тысячи крошечных искорок. Они в мгновение ока окутали Петровича, и гипс упал на пол. И одежда тоже.
А вместо механика из-под нее выбрался здоровенный взъерошенный беркут.
Сотворить жизнь? Ничего сложного.
Хэвиланд Таф
— Петрович, это ты? — осторожно спросил Колобков.
