Снова мелькает нож, и в кастрюлю падает очищенная от мяса кость.
Дверь открывается, и на кухню заходит Джардиш.
— Хорошо выспались? Чую, к обеду будет славная похлебка. Аромат, Джэдди, уже и сейчас дивный.
Сняв тяжелую куртку, он вешает ее на один из крючков у двери.
— Никогда не доверяй языку мужчины, — фыркает Джэдди, — ни когда дело касается еды, ни — особливо! — ежели речь идет о любви,
— Она за словом в карман не полезет, — усмехается Джардиш, беря длинную глиняную трубку и доставая из жилетного кармана кисет. Набив и раскурив трубку, он подталкивает к столу единственное кресло, усаживается и, выпустив струйку дыма, спрашивает:
— Значит, вы скоро отбудете?
— Да, почтеннейший, — отвечает Брид. — Как только доберемся до Дью, мы с Кадарой попробуем наняться в дорожную охрану.
— Вас наймут, тьма свидетель. Они наймут любого, кто мало-мальски способен махать клинком.
— Ты, похоже, не слишком высокого мнения о спидларских охранниках.
— Это точно, они способны лишь пугать мелких воришек, у которых кишка тонка податься в разбойники.
— И забавлять своими россказнями шлюх по тавернам, — добавляет Джэдди.
— Ну а ты, паренек? — спрашивает Джардиш, выпустив струйку дыма в направлении Доррина.
— Я хотел бы поступить подмастерьем к кузнецу.
— К кузнецу? А не хиловат ли ты для этого?
— Я крепче, чем кажусь с виду.
— А навык хоть какой-то имеешь?
— Да, я уже работал в кузнице.
Джардиш вынимает трубку изо рта и выдувает дым в сторону Доррина. Тот изо всех сил старается не закашляться. На Отшельничьем никто не курит, но юноша читал об этом занятии, особенно распространенном в Хаморе.
— Но ведь кузнец кузнецу рознь, парень. В Дью, должно быть, с дюжину кузниц — не то чтобы я их всех знал, — и у каждого кузнеца свой конек. Кто подковы ладит, кто гвозди, кто что.
— Мне бы в такую, где куют инструменты да детали для фургонов или там лесопилок.
— Таких кузниц в Дью две. Одна, за южной стеной, как раз у заставы, принадлежит Генштаалю. Хорошее заведение, солидное. Ну а кузница Яррла на северной стороне, близ сторожевой дороги.
Доррин молча жует кусочек ябруша.
— У Генштааля три взрослых сына, все старше тебя. А вот у Яррла только дочка и никаких подмастерьев, во всяком случае не было, когда я последний раз о нем слышал. Поговаривали, будто дочка-то ему и помогает.
Эта фраза завершается еще одним облаком дыма.
— А что не так с Яррлом?
— Хм... не сказать, чтобы не так просто... Ну, говорят, будто у его жены дурной глаз, а у дочки язык... К тому же они приезжие. Яррл устроил там мастерскую, когда я был самую малость постарше тебя, и никто по сей день не знает, откуда он родом. Мастер он хороший, но у него что на уме, то и на языке. Короче, ученики в этой кузне не задерживаются. Последний проработал три дня.
— Единственное, что я могу сделать, это попробовать.
— И то сказать, — Джардиш поднимается. — Молотком не стукнешь — гвоздя не вобьешь, не подоишь корову — молока не попьешь.
Поняв намек, поднимается и Доррин.
— Мы отправимся в путь, как только уложим свои котомки.
— Стоит ли так торопиться? Пусть красотка-боец допьет свой сидр.
— Большое спасибо за гостеприимство, — говорит, встав из-за стола, Брид.
— Не стоит благодарности. Я кое-чем обязан молодой Лидрал, а это зачтется мне в счет долга.
Сделав извилистый жест трубкой, Джардиш кладет ее на блюдо и обращается к Джэдди.
— Я пошел на пристань, к баржам. Может быть, на рынке будет зимняя форель.
— Если будет, бери только серебристую. Тусклая горчит.
Пожав плечами, Джардиш натягивает куртку.
Как только он покидает кухню, Доррин поднимается по лестнице, чтобы собрать свои вещи, пока Кадара и Брид заканчивают завтрак. Плотно скатав постельные принадлежности, он укладывает их в седельную суму, надевает куртку и с сумками через правое плечо, посохом в правой руке и спальным мешком в левой снова спускается на кухню.
Брид уже доел темный хлеб и поставил на стол кружку. У Доррина свербит в носу, и он сопит, изо всех сил стараясь не расчихаться.
— С тобой все в порядке? — спрашивает Брид.
— Да, — Доррин огибает стол и подходит к задней двери, которую открывает перед ним улыбающаяся Лисса.
Джэдди, не переставая колдовать над мукой, качает головой.
На свежем, прохладном воздухе зуд в носу Доррина унимается. Когда он открывает стойло, Меривен тихо ржет, поднимая голову над пустой кормушкой.
— Знаю, проголодалась, — бормочет юноша. — Ты у меня все время голодная.
Заглянув в закрома с кормом, он находит овес и совок. Хотя вопрос о корме они с Джардишем не обсуждали, несколько совков овса торговца не разорят. Но от одной этой мысли у Доррина начинает болеть голова. Видимо, придется оставить за этот корм монету — другую.
— Вечно ты мне хлопоты доставляешь, — укоряет он лошадь, наполняя кормушку.
Меривен принимается за еду, а он достает щетку и начинает ее чистить. Головная боль все не отпускает. Убрав щетку в седельную суму, Доррин направляется на кухню.
Кадара и Брид попадаются ему навстречу.
— Ты куда?
— Кое-что забыл, — поясняет Доррин.
— Что? — настороженно спрашивает Кадара. — У тебя вид какой-то... виноватый.
— Я тут лошадке корму добавил... Нужно заплатить.
— Нашел о чем волноваться. Горсть овса торговца не разорит.
— Нет, я должен, — обогнув девушку, Доррин шагает к лестнице.
— Думаю, Кадара, у него нет особого выбора, — говорит Брид. — Он ведь целитель.
— Что тебе, парень? — спрашивает Джэдди, руки которой по локоть в муке, когда юноша вновь появляется на кухне.
— Да вот, хотел бы оставить деньги за добавочный корм.
— Да Джардиш и не заметит, что ты там отсыпал.
— Он, может, и не заметит, но я-то знаю.
— Выходит, малый, ты повязан гармонией.
Доррин кивает.
— Жаль, что таких, как ты, мало. Будь вас побольше, глядишь, и мир был бы получше.
Стряпуха зовет служанку, а когда та появляется, велит ей завернуть юноше в дорогу кулечек фруктов.
— Оставь свой медяк на столе, — говорит она, — а насчет фруктов не беспокойся, я Джардишу скажу. Он возражать не будет.
— И все-таки тебе не стоило бы...
— Тебе тоже, парень. А теперь забирай кулек и ступай.
— Спасибо.
— Чепуха. Будет время — заглядывай. Может, сработаешь для меня в кузнице какую-нибудь безделушку.
— Обязательно.
Джэдди отворачивается к своей плите, а Доррин, прихватив кулек, спускается по лестнице и спешит к конюшне.
— Что это?
— Ябруши, персики...
