В карманах и ягдташе князя нашлись деньги на сумму 138 марок ассигнациями и 3 1/2 золотовки мелочью. Малые украшения, портмоне с бумагами и фамильный перстень-печатка. При трупе слуги оказалось несколько бумажек с молитвой от нечистой силы, денег 1/2 марки серебром, патронташ со всеми набоями и оборванный ремешок от ружья.
Островок шести шагов в окружности был истоптан конскими копытами, причем, следов, ведущих из болота и в болото, не нашлось. От островка, дотошно пояснял автор, до сухой земли было две полные мерные ленты (дважды по 20 саженей) и 10 1/3 саженей топи, и коней могли перенести через нее либо крылья, либо чудо Господне.
Два ружья охотничьих, с заводов Фаберже, опознанных, как взятые князем и слугой из имения пана Рощица-Замойского, отыскались на краю болота при возвращении пана Баранкевича после осмотра. За исключением оборванного ремешка и нескольких пятен ржавчины, оружие было полностью исправно, хотя и не заряжено. Нагар в стволах отсутствовал.
"Необъяснимо в этом деле следующее, повествовал журналист азартно:
А) Где подевались кони князя и слуги, на которых они выезжали поутру?
Б) Как же погибшие, не зная пути сквозь топь и, судя по отсутствию других следов, не имея проводника, попали на островок?
В) Почему они бросили оружие на краю болота? Если на них напали, то отчего никто не стрелял? А если зарядить не успели – почему не использовали приклады, как дубинки? Если оружие пытались вырвать из рук, то отчего ремешок ружейный находился не зажатым в руке Петра Зграи, а спокойно положенным в карман?
Г) Что за кони истоптали островок, и почему на соседних островках и сухих гривах похожих следов нет?"
Но самое интересное Тумаш талантливо приберег к концу.
Сестра покойного князя, вельможная пани Ирина Рощиц-Замойская, когда ее наконец смогли допросить, вспомнила (а за ней и пребывающие на момент того разговора навеселе супруг и гости), что брат говорил ей про какую-то "увозом увезенную" по его приказу паненку, после чего и стал страшиться болота и леса. Да еще несколько раз повторил, что "не знать ни сна мне, ни могилы". О какой паненке шла речь и как толковать странные речи, никто из опрошенных объяснить не мог.
Передохнув и выпив третий стакан чаю, Занецкий завершил с триумфом, что как раз на сороковины смерти князя Омельского шурину его Рощицу-Замойскому привелось проезжать пущей по краю Гнилого болота. И там и пан Константин, и двое его слуг, и приятель дома, с ними бывший, видели явственно покойного князя живого, на коне сидящего молча. Было это в час с четвертью пополудни, и солнце ярко светило, что исключает как галлюцинацию, так и явление призрака, которые в белый день на дороге не встречаются. Вознеся короткую молитву, пан Константин направил верхового к шурину, разумея удостовериться в виденном, а при удаче и все дело выяснить. Но тут кони под седоками стали беситься и зады вскидывать, а когда удалось их унять, то князь Витольд Пасюкевич пропал, и конь его пропал, и не было ни на том месте, ни вокруг никаких следов – ни человеческих, ни конских. В истинности видения сего пан Рощиц-Замойский присягнул в костеле в присутствии пана Баранкевича и ксендза Ингевора Лютого того же 27-го числа ввечеру…
Студент перевел дыхание. Вид у него был, как у кошки, слизавшей чужую сметану и не застуканной при этом. Жаль было его разочаровывать. Айзенвальд потер ладонями усталые глаза.
– Простите, Тумаш, – произнес он с легкой запинкой, – но все это выглядит, как… как это… клюква развесистая. Начиная с дедка, Семерки Игната, с его клюквой. Скажите на милость, какая клюква в июле? Далее… – генерал побарабанил пальцами по столу. – Далее – неувязки, благоглупости, откровенная ложь. Вам, как студенту математического факультета, должна быть известна "Бритва Пьера". То есть, не стоит привлекать мистику там, где все можно объяснить причинами обыкновенными.
– Извольте!
Тумаш сцепил на столе перед собой крепкие тонкие пальцы. Айзенвальд неспеша налил себе чаю, неспеша размешал в стакане сахар, отпил. Усталость отступала, а непримиримый вид юного секретаря подначивал к дерзости.
– Во всяком преступлении… э-э… следует искать, кому оно выгодно, – генерал перерасставил чайник и стаканы на круглом подносе. – Будь я следователем… – он щелкнул ногтем по серебряному боку чайника. – Учтите, я не собираюсь оспаривать душевных качеств пана Рощица-Замойского, поскольку с ним не знаком. А значит, все дальнейшее – лишь мои предположения.
Тумаш подобрался, взгляд его сделался ядовитым. Айзенвальд же продолжал, неуловимо усмехаясь:
– Итак, будь я следователем по этому делу, я бы рассматривал следующие три возможности. Убийство из мести, из-за денег, и политическая расправа.
Секретарь молчал: видимо, пока был согласен.
– Рассмотрим меркантильный вариант. Насколько я понимаю, у князя Омельского не имелось других наследников, кроме сестры Ирины, в замужестве Рощиц-Замойской. Ее супруг – душа общества, страстный охотник и хлебосольный хозяин. Он скорее убьет время в лесу на ловах либо за накрытым столом, чем с расчетными книгами. Ставлю в заклад свой письменный прибор, – Генрих, дотянувшись, огладил ощетиненных бронзовых медведей, сжимающих в лапах перья, – что долгов у пана Константы больше, чем доходов. И вся история подстроена им от начала до конца, чтобы проблему эту решить.
Айзенвальд загнул палец:
– Князь Пасюкевич не знает окрестностей, а если знает, то не настолько хорошо, как владелец Трайнавы. Ему не хочется выезжать на охоту, но шурин настаивает, почти бросается в драку. Верно?
Он загнул второй палец. Тумаш обреченно кивнул.
– Третье. Опытные егеря, обязанные удержать пана Витольда рядом с остальными, и, по уверениям пана Константина, защитить его от вероятной опасности – отчего-то теряют гостя из виду. И не ищут его, когда гроза прошла. Или ищут, но без должного усердия. Почему?
Занецкий вытянул шею: точно надеялся в блестящем боку чайника увидеть ответ на это "почему". Но упорно и гордо отмалчивался.
– Еще одна странность. Следователя к найденным телам берут не местного, который все и всех знает, а вызывают из Вильни. На этом теряя еще полдня. Удивительно, что покойники вообще дождались осмотра, а не были съедены: муравьями, например. Или болотными рысями навроде той, чья шкура украшает стену пана Борщевского.
– Что из Вильни – это скорее в пользу пана Константина, – хмуро возразил студент. – Местного пристава подкупить или запугать легче, чем виленское светило.
– Верно. Но не исключено, что однажды он все равно проболтается. Поэтому гораздо логичнее пригласить кого-то со стороны, – Генрих поболтал ложечкой в остывающем чае, – как следует извозить в болоте, хотя, вероятно, имеются гораздо более удобные подходы к этому островку… Дедок же не самоубийца лезть за клюквой по пояс в грязи, ежеминутно рискуя утонуть.
