Манат тихо, но страшно хихикнула:
- В комнате сидят еще двое. Убей их - и не забудь меня поблагодарить. Все они - твои враги.
- Миледи, я задал вопрос и желаю получить на него ответ.
- Я - Хозяйка Судьбы! - полыхнула яростью черная фигура.
Псина вызверилась с угрожающим ворчанием.
Тарег сжал кулаки:
- За что - я - должен - убить - этого человека.
Алое, как над пожарищем, сияние приугасло.
- Найдешь ответ в подполе садового сарая.
С этими словами и Манат, и гончая исчезли, словно бы их и не было.
Тарег плюнул и подошел к садовой калитке, забранной кривой, рассохшейся дверью. Огляделся - никого.
И с силой наподдал по дверке ногой.
...В подполе его долго тошнило.
Даже запах гнилой воды из давно растаявшей ледниковой ямы не мог забить застарелый смрад - нечистот, умирающего, разлагающегося заживо тела. Отгороженная жердями клетушка в полчеловеческого роста источала немыслимую вонь - и для первых, и для вторых чувств. Сбитая рваная циновка в бурых пятнах. И царапины на суковатых палках - длинные, отчаянные, бесполезные. В некоторых застряли обломки ногтей. На одном обломке сохранились остатки красного лака.
Выпроставшись из сдвинутого набок деревянного люка, Тарег уткнулся лбом в землю и принялся дышать.
Сквозь свист воздуха в легких он расслышал стук ворот и громкие голоса:
- Рафик! Назир! Ханиф! Сюда! Быстрее, быстрее, о сыны незадачи, они разделились! Кот пропал!
Какой кот, что за бред...
Придушенные проклятия, топот ног, деревянный грохот ворот. Все, сбежал Рафик. Сбежал.
Пошатываясь, Тарег выбрел к калитке.
Там его встретила прозрачная, колышущаяся в зное псина.
- Догоняй, - с невыразимым презрением прошипело сзади. - Догоняй.
Тарег замер, чувствуя взгляд, как царапающее спину копье.
За спиной снова зашипело:
- Или беги спасай своего дурачка-бедуина - он как раз встретился не с тем, с кем надо. Побежишь - еще одно дело прибавлю к уговору.
Нерегиль развернулся и оказался лицом к лицу с ощеренной, капающей слюной мордой Псоглавой.
Челюсти раздвинулись, показывая желтые клычищи и черно-фиолетовый испод губ:
- А я прибавлю, ррррр...
"Сочтешься с моей псоглавой сестрицей, останешься жив - тогда и поговорим...".
Останешься жив... Вот они, ключевые слова. Сестры помогут - если ты останешься жив. А помрешь, делая что-не-знаю-что для Манат - вот и нет уговора, хи-хи-хи...
Псоглавая щерилась, роняя вязкие нити слюны, всем видом источая насмешливое презрение: ты все правильно понял, сумеречный дурачок. Я - справедливость. А что ты по справедливости заслужил?.. Видишь, маленький сумеречник, мы друг друга поняли...
- Где Антара? - холодно спросил он огромную, усаженную зубищами в палец величиной пасть.
- У рабского рынка. Тебя проводят, - щелкнули челюсти, и Манат исчезла.
Антара споро шагал вверх по улочке, то и дело почему-то налетая на торчащие соломенной оплеткой или осколками кирпича стены - узко, не развернешься, вон сколько царапин от вьюков и кувшинов на гляняной обмазке.
Вдруг из-за спины послышалось:
- Господин?..
Мягкий женский голос заставил его поперхнуться слюной.
- Не соблаговолите ли выслушать ничтожную служанку прекраснейшей в мире госпожи? - снова прожурчало за спиной, и Антара обернулся.
И чуть не осел наземь.
Перед ним стояла женщина, подобная луне в четырнадцатую ночь. О такой сказал поэт:
Луна, по серости заспорив, кто красивей,
Поблекла и со зла распалась спозаранок.
А если этот стан сравнил бы кто-то с ивой,
То ива рядом с ним - как хворост из вязанок. 12
Густо подведенные глаза девушки влажно блестели, россыпь драгоценных камешков в складках затейливо собранного головного платка слепила глаз, а уста кокетливо закрывала приподнятая ткань хиджаба. Черный прозрачный газ с золотой каймой отдувался ветерком, а полные карминовые губы улыбались, улыбались...
Антаре пришлось упереться ладонью в стену. Прикосновение щербатых кирпичей привело его в чувство, и он горделиво выпрямился:
- Чем может помочь ничтожный поэт госпоже, сражающей разум своей красотой?
Огромные, черные, как ночное небо, глаза прикрылись и открылись, взмахнув насурьмленными ресницами:
- Я лишь ничтожная невольница своей госпожи, послана с вестью для молодого господина...
И девушка опустила покрывало, открывая полуоткрытые полные губы, и ямочки на щеках, и округлый нежный подбородок.
- Госпожа слышала, как молодой господин читал свои стихи. Вот эти:
Когда я сражаюсь, враги мои не улыбаются,
Лишь скалятся злобно - в бою неуместен смешок.
Хожу в одеянии тонком и в мягких сандалиях,
Я строен, как дерево, и так же, как древо, высок...
Читая, девушка подходила все ближе и ближе. Дыхание оставило Антару, когда она запрокинула лицо. А когда рука ее легла на сокровенную часть, Антара умер.
- Моя госпожа хотела бы знать, так ли силен молодой господин в любовном сражении, как в писании стихов и в мечном бою...
Пальчики заперебирали вверх, маня за собою, поглаживая, надавливая, ластясь к самому кончику - а потом резко скользнули вниз, нежно обхватив все у самого основания...
- В-веди меня к ней... - выдохнул Антара.
Яркие влажные губы раздвинулись, глаза девушки заволоклись, как туманом. Не помня себя, Антара поднял дрожащую руку - и положил на выпуклую большую грудь под тонкой, податливой тканью. А шаловливая ладошка снова скользнула вверх и нырнула ему под завязку штанов...
- Антара! Назад!..
Громкий отвратительный голос звякнул где-то на другом конце мира.
- Назад! Назад, говорю! А ну прочь, сука!!!
Сильная жесткая рука дернула Антару за плечо:
- Назад!!!..
Женщина шарахнулась назад, горбясь и морща лицо.
Получив мощного тычка в плечо, Антара со всей дури впечатался в стену:
- Ты что, Стрелок, рехнулся?!
Рами стоял перед отступающей женщиной - точь-в-точь как гончая-салуга с оскаленными зубами:
- Прр-рочь! - прорычал сумеречник.
- Оставь меня в покое! - прорвало, наконец, юношу.
Попытавшись оттолкнуть Рами, Антара вдруг понял, что не может двинуть правой рукой - сумеречник намертво обхватил его предплечье. И вдруг плюнул на свободную ладонь и мазнул ему по глазам.
