— Спасибо, — пробормотала новообращенная, не поднимая на Алифа глаз.
Викрам усмехнулся, откинулся на спинку обтянутого парчой псевдофранцузского кресла из гарнитура, которым была обставлена комната. Позади него в окне ощетинились металлом и стеклом современные здания, тянущиеся куда-то вдаль на запад к нефтяным полям.
— Я очень виноват и прошу тебя простить меня, — послушно повторил Викрам. — Но я говорил чистую правду.
Американка облокотилась о стол и принялась тереть виски, как это делают пожилые больные женщины.
— Зачем вы пришли? О чем хотели спросить меня? — монотонно произнесла она.
Викрам указал на рюкзак Алифа, который лежал на паркетном полу у ног своего владельца.
— Покажи ей, — попросил Викрам.
Алиф расстегнул молнию на рюкзаке и аккуратно достал книгу Интисар, стараясь не слишком сильно давить пальцами на переплет. Женщина-неофит выпрямилась на своем стуле.
— Что это?
— Это, — торжествующе произнес Викрам, — настоящий экземпляр «Альф Яум». Ну? Теперь ты меня простила?
— Простила? Да я тебе не верю.
Американка вышла из-за стола и, приблизившись к Алифу, присела на корточки, чтобы взять из его рук книгу. Она раскрыла ее у себя на коленях, проводя по строчкам своим тонким пальцем. Алиф обратил внимание на то, что ногти у нее были обгрызены до мяса.
— Бумага, — забормотала она. — Настоящая бумага, не пергамент. Переплетена вручную. Здесь применялся какой-то клей. Что за запах!
— Можно говорить на английском, если тебе так удобней, — предложил Алиф.
— Боже мой, неужели? — Американка с облегчением и благодарностью посмотрела на Алифа. — Потрясающе! Спасибо. Мой арабский… Я многое понимаю, но когда начинаю говорить сама, то чувствую себя настоящей идиоткой. — Она снова перевела взгляд на книгу. — Удивительно. Просто удивительно. Сшито шелковой нитью, вот, видите? Вот почему эта рукопись так долго просуществовала. Мне кажется, что запах идет от канифоли, ее использовали также для сохранения книги на столетия. Но вот именно такой разновидности ее мне еще не доводилось встречать. — Она нагнулась над книгой. Она еще раз медленно провела пальцем по строчке справа налево, тщательно проговаривая каждое слово, как это делают только дети или старики.
— Так вы специалист по старинным книгам? — спросил Алиф. Он понимал, что его английский с акцентом одновременно и англо-индийским и арабским для посторонних казался странноватым. Он прекрасно читал и писал по-английски, но старался избегать устной речи и больше помалкивал при встрече с иностранцами. Дина наблюдала за всем происходящим молча. Она отказалась от английского языка несколько лет назад. В разговоре она то и дело применяла слова из урду, в особенности когда забывала английский эквивалент. Это происходило потому, что она жила в районе Бакара, куда большинство жителей приехали с субконтинента. Урду и английский язык, как она поясняла, для нее одинаково ассоциировались с иностранцами, а потому ей было трудно делать между ними различия.
— Пока еще не специалист, нет, — вздохнула новообращенная, прерывая тем самым размышления Алифа. — Но я изучаю историю и очень люблю книги. Я приехала сюда, чтобы получить степень доктора философии по архивному делу.
— Вы учитесь в университете Аль Башира?
— Да, по программе обмена студентами с американским университетом. — И она застенчиво улыбнулась. — Да-да, классический пример, можете ничего мне не говорить. Я приехала в новую страну, чтобы общаться с интересными людьми. Такими, как вы, например. — Она часто заморгала и нависла над книгой так, будто стремилась защитить ее своим телом. Алифу стало интересно, что она думает по поводу необычных колен Викрама. А тот спокойно продолжал сидеть в странной позе, на первый взгляд напоминающей полулотос, и на фоне вычурной обивки парчового кресла казался самым настоящим демоном.
— Она видит меня не совсем таким, какой я есть на самом деле, — пояснил Викрам. — Таковы капризы американцев. Что-то они видят, а что-то предпочитают пропускать мимо. Это, конечно, высокодуховные люди, но в глубине души они почему-то считают, что во всех невидимых есть что-то позорное. Ты бы чувствовал себя в их компании как в своей тарелке, брат.
Алиф вздрогнул. Как точно угадал Викрам его мысли! А может быть, это он сам так пристально смотрел на его ноги, что тут и догадаться было несложно.
— Это не честно, — заговорила по-английски американка. — Мы на самом деле не такие уж и плохие. — Она посмотрела на Алифа, словно искала поддержки в молодом человеке. — Он так говорит про меня, потому что один раз я хотела подвергнуть его психоанализу, чтобы написать статью. Меня так захватила идея написать про одного посредника, который занимается устройством сомнительных дел и при этом сам живет на рынке чуть ли не под открытым небом и считает, что он не кто иной, как вампир Викрам, что я сама выследила его. И вот теперь никак не могу от него отделаться.
Алиф поймал на себе взгляд Дины. Судя по всему, ей тоже становилось здесь дискомфортно.
— Так оно и есть. Я — вампир Викрам.
— Ну, в таком случае ты отлично сохранился. Тебе никак не дашь две тысячи лет, как герою санскритской легенды, — ядовито заметила американка.
— Так что насчет книги? — напомнила Дина цель их посещения. Женщина-неофит покраснела и быстро пролистала несколько страниц, мельком просматривая текст рукописи.
— Ну, если она настоящая… это будет невероятно! Общее мнение специалистов таково, что книгу «Тысяча и один день» сочинил один француз семнадцатого века. Звали его Делакруа. Он пытался сделать деньги, используя безумную популярность «Арабских ночей». И вот сам Людовик XIV — король-солнце — послал его изучать Восток. А уж если посылает сам король, его приказ необходимо выполнять. И вернуться нужно не с пустыми руками. И вот он привез домой целый сборник историй, которые, по его же словам, были ему надиктованы персидскими дервишами, а те, в свою очередь, якобы слышали их от джиннов. Ну, эта часть легенды, разумеется, чепуха. Но ученые решили, что он врал в принципе насчет своей рукописи и никогда не встречался с персидскими мистиками вообще.
— Ну, это ведь только мнение ученых, а не всеобщее мнение, — уточнил Викрам.
Американка недовольно поморщилась.
— Ты сказала, будто этот француз слышал истории от персидских дервишей, — заговорила Дина, — но наша книга написана на арабском.
— После завоеваний мусульман арабский язык стал считаться языком ученых во всей Персии, — пояснила американка. — И тот, кто их записывал, считал, что сохраняет для истории некие ученые знания, которые потом будут читать шейхи и другие достойные люди, а потому записывал все именно по-арабски.
