Гобзиков тоже пытался разглядеть, но получалось не очень — солнце в глаза.
А внизу тек ручей, который под холмом разливался в небольшой бочаг, а потом снова сужался в ручей. Бочаг неширокий, метров двадцать, но, судя по темноте воды, достаточно глубокий. И в нем сейчас болтались два типа с какими-то палками. Лара сфокусировала бинокль и увидела, что у них не совсем палки, а бредень. Видимо, типы рыбачили.
Ловля шла довольно вяло, типы углублялись в бочаг, стучали палками по воде и издавали вялые крики, которые долетали даже до Лары и Гобзикова.
Рыбаки прочесали водоем два раза и выбрались на сушу. Свернули бредень и вытряхнули его содержимое на траву — на солнце заблестело серебро. Лара сказала, что момент самый подходящий, спрятала в чехол бинокль, подхватила рюкзак и принялась спускаться вниз. Гобзиков покатился за ней.
Они спускались с холма, а рыбаки смотрели, отпустив бредень и разинув от удивления рты.
Уже ближе к подножию холма Лара вдруг поняла, что рыбаки вроде как ей знакомы. Один, во всяком случае, точно. Тот, что пониже. А тот, что повыше, собирал в траве разбежавшуюся рыбную мелочь и знаком не был. Вроде как.
Место попалось красивое. По берегам вокруг водоема рос густой шиповник, который обильно цвел, распространяя медовый аромат. Лара перепрыгнула с разбегу через ручей и подошла к рыбакам. Гобзиков подотстал.
— Там, где дикие розы цветут… — на ходу обронила Лара. — Привет, браконьеры.
— Здорово, Лариска, — неприветливо отозвался тот, что был пониже.
Лара вгляделась повнимательней и…
— Ну да, это я, — буркнул рыболов, — ты не обозналась.
Лара не могла поверить:
— Но ты вроде… как бы сказать… потолще был, что ли…
— А ты вроде прическу поменяла, — не ответил рыболов. — И вообще имидж.
— Поменяла, — согласилась Лара. — А ты вроде ведь… политическим деятелем был? Пендрагон Великий… Или как там? Ляжка?
— А ты сама как? — не услышал Ляжка. — Дракончиком новым не обзавелась пока?
— Что, — не услышала в ответ Лара, — свергли, говоришь?
Ляжка промолчал.
— Да ты просто Лжедмитрий Второй! — заключила Лара. — Патрис Лумумба, блин, настоящий!
— Это точно, — подтвердил второй, незнакомый Ларе, субъект. — Лумумба.
И заржал.
Ляжка надулся было от злости, но потом взял себя в руки, решил не связываться.
— Ладно, — примирительно сказала Лара, — мало ли что в прошлом приключилось. Забудем.
Ляжка уселся на берег.
— Видишь ли, Лара, — начал он задумчиво. И вдруг скрючился, принялся выкусывать что-то из ноги.
— Что ты делаешь? — удивилась Лара.
— Шипига, — пожаловался Ляжка. — Четыре дня назад накололся, теперь прорастает. А сейчас ноги размякли, самое время выкусывать…
И он стал старательно щелкать зубами.
Лара терпеливо наблюдала за процедурой. Подошел Гобзиков. Смотрел на происходящее с непониманием. Но не вмешивался.
— А ты сама откуда? — спросил сквозь выкусывание Ляжка. — Оттуда?
— Угу, — кивнула Лара.
— Ну и как там курс доллара? Растет? А впрочем… Впрочем, мне без разницы, растет ли, падает ли. Новенькое что-нибудь есть?
— В каком смысле?
— Ну… — Ляжка выплюнул в ручей кусок кожи. — В глобальном.
— Если в глобальном… ФРС бомбанули.
— Нашу? — презрительно хмыкнул Ляжка.
— Да ну, нашу. Американскую. Восемь миллиардов взяли, по официальным данным. А сколько на самом деле, так никто и не знает, много больше, наверное. На бирже паника, на рынках кризис. Вот тебе событие в глобальном смысле.
— Это как раз не в глобальном, — с кроткой улыбкой сказал Ляжка. — Это в суетном смысле. Я тебя про действительно серьезные дела спрашиваю. Открытий разных не совершили ли? Не изобрели ли чего-нибудь для человека полезного? Термоядерный реактор там или еще что. Для облегчения страданий народных.
— Не, не изобрели.
— Вот и хорошо. — Ляжка сплюнул окончательно и прополоскал ногу в воде. — Если изобрести что-нибудь для облегчения страданий, то жить неинтересно станет.
— Почему?
— Про диалектический материализм слыхала?
— В общих чертах.
— Ну, тогда должна знать, что человек несет в себе двойственность. С одной стороны, человек любит помучиться, пострадать, а с другой стороны, наоборот — помучить.
— Философом заделался? Что ж, подумать иногда не вредно. Но пофилософствуем мы потом, ты лучше расскажи, как тут вообще. В смысле обстановки. Что слышно на просторах?
Ляжка и его друг переглянулись.
— Тайна? — спросила Лара.
— Какие у нас могут быть тайны… — вздохнул Ляжка. — А это кто? — кивнул на Гобзикова: — Бойфренд?
— Меня зовут Егор, — представился Гобзиков.
— Егор — это красиво. А я… — Ляжка замялся. — Я Владик. Он — Энлиль.
Второй рыбак кивнул.
— Вот и познакомились, — без оптимизма констатировал Ляжка. — Очень приятно.
— Безумно приятно, — подтвердила Лара. — А все же — как тут все?
Ляжка снова вздохнул. И уточнил:
— Тебе как рассказывать? Кратко или пространно?
— Давай сначала кратко, потом пространно.
— Хорошо, сначала кратко, — согласился Ляжка и принялся нанизывать рыбешек на толстую нитку. — Если кратко, то…
— Только не ври, пожалуйста, — перебила его Лара, — про безжалостных монстров, про свой героизм, про мистические откровения. В двух словах.
— Ты куда-то торопишься? — поинтересовался Ляжка.
— Вообще-то да.
— Уговорила. Если в двух словах, то мою политическую карьеру можно охарактеризовать так — все уроды. Уроды и предатели. Я тогда, ну, когда стрельба началась, хотел помочь… кинулся… А потом — ничего не помню.
Гобзиков подумал: все этот тип помнит, только рассказывать не хочет. Сейчас Лара возьмет его за кадык…
Но Лара не стала зверствовать, только сочувственно покивала. Видимо, у нее другие планы имелись.
— Выперли меня, вот и все баклажаны. — Ляжка жирно плюнул в воду.
— А как там Деспотат? — спросила Лара.
— Не знаю и знать не хочу. — Ляжка плюнул в воду еще раз. — Ни про Деспотат ваш, ни про эту страну придурочную. Такие дела. Я нищ, гол, питаюсь рыбой. Все, что удалось скопить на старость лет…
Ляжка вытер глаза рукавом и взял корзину с малявками. Потряс ею, рыбешки утрамбовались.
— Значит, Деспотат сейчас возглавляется Застенкером? — ухмыльнулась Лара.
— Того не ведаю, — спокойно ответил Ляжка. — Застенкером или кем другим, мне безразлично. Пусть с ними.
— А твой друг, — Лара кивнула на второго рыбака, — тоже из Деспотата? Или… Постой, его зовут Энлиль? Он что, тот самый?
